- Приходилось намораживаться до полусмерти, - хмуро сказал Буков. - На ногах четырех пальцев нет, в санбате удалили.
- Это где же тебя угораздило так простудиться?
- В сорок втором году надо было Ленинграду помощь боевую подкинуть. Пришла танковая часть. Машины тяжелые: КВ, тридцатьчетверки, а лед на Ладожском озере плохой, непрочный, в трещинах. На лучших участках выдержит нагрузку до тридцати тонн. А весу в танке значительно больше.
- Это верно, - сказал сторож. - Такое изделие не всякая земля удержит, а тут скорлупа - лед. Да еще ломаный, разве починишь?
- Чинить можно, - возразил Буков. - Мы лед ремонтировали, намораживали, наращивали себе дорогу.
- Значит, на этом деле ты и пострадал?
- Мое дело не дорожное, по линии механики. Надо было вес машин облегчить. А как? Значит, демонтировать. Приспособлений нет. Ни подъемников, ни блокоустановщиков. Исхитрились из шпал клети укладывать, из телеграфных столбов - ваги, стрелы подъемные вязали. Снимали башни с орудием, стальные крыши надмоторные и ставили все это на сани-волокуши, из бревен сооруженные.
Мороз за тридцать, да при ветре. Обогреться нечем. Костер не разведешь. Сразу немец обнаружит, из пушек начнет бить или с воздуха бомбами закидает.
Железо - оно холоднее льда. Лед после железа теплым кажется. В рукавицах только грубую работу делать можно. А тонкая - голую руку просит. Это же машина. Она обращение только деликатное признает. Масло в ней в камень застыло. Подвижные части - как сцементировало. Накроют тебя брезентом, водишь паяльной лампой, чтобы масло оттаяло, охота самому себя всего этой лампой осмолить, чтобы хоть тепло почувствовать. Ресницы смерзаются, моргаешь, а глаз при этом скребет, как наждаком. Начнешь деталь снимать - тяжесть невыносимая, кости скрипят и пот из тебя выжимается. После он коркой на тебе всю шкуру царапает, будто не обмундирование на тебе - жесть. В дыры ветер задувает. И спирту много принять нельзя. Пуще здоровья надо соображение сберечь. Охота еще хлебнуть, но отвергаешь. Да он и не действовал, спирт, жег, а тепла внутри нет. Все равно стынешь. Но застывать нельзя? пока немец не накрыл, надо всю работу кончать. Но конца ее не было, а только начало.
Начали марш по льду.
Примостился я на танке, без крыши он, все наружу. Механик-водитель стоя танк ведет. Надел железные трубы на рычаги управления и так действует. Пурга метет. Видимость плохая. Одолеть надо тридцать два километра но прямой. Если, конечно, не заблудишься.
Лед прогибается, трещит. Из дыр, которые бомбы во льду пробили, вода столбиком от нажатия наружу фонтаном лезет. Дыр таких много, на глаз видно, как они трещинами между собой объединяются, вот-вот рухнем, кроме того, сугробы стенами намело, таранить их танку в собранном виде - незаметное дело, а тут все на тебя сыплется снежным обвалом. Как сильный заряд пурги ударит - видимости нет, вылезаешь из танка, суетишься, ногами впереди его вешки щупаешь. На чистом от снега месте не лучше, ветер снег смел до полной шлифованной ледяной поверхности. Танк - он ничего, не скользит, а сани-волокуши, которые у него на буксире, мотает во все стороны. Вот и оборвало трос таким рывком. А на волокуше - башня с орудием. Надо за ней возвращаться, а как, если мы на своем маршруте лед совсем испортили? Но танк без башни - что? Трактор. С ним без башни не навоюешь. Оставить башню - все равно что солдату на марше оружие потерять. Невозможно.
А лед звучит, как струна порванная, стреляет лед трещинами, из них серая вода прет.
Ну, связал я трос, стоя в воде. Догнал уже на ходу машину. Бежал, стуча ногами, потому что они льдом обмерзли. Руки на бегу снегом тру. Сунул себе под мышки, чтобы пальцы на руках сохранить. Руки для механика - все, а про ноги позабыл, надо было б разуться, тоже снегом их растереть. Но я на руках сосредоточился. У механика-водителя на лице твердая маска из льда, пурга да водяные брызги со снегом всего его залепили. А обе руки заняты рычагами, даже обмахнуться нельзя. Стоит, терпит.
Все-таки достигли мы берега. И там сызнова то же самое. Только в обратном порядке. Танки надо собрать, смонтировать. При тех же условиях отсутствия условий, подъемных средств и прочего. А как собрали, поехали прямо тут же в бой, ничего, смонтировали без дефектов.
Но что интересно! Как я до самых костей не застыл, простуда меня обошла. Нервный подъем - сильнейшая вещь от простуды. А что пальцы на ногах отморозил - мое упущение, некогда было снегом тереть, слегкомысличал.
- Это ты убедительно рассказал, - помолчав, произнес сторож. - С одной стороны, конечно, мучение, а с другой стороны - подвиг правильный.
- Неправильных подвигов не бывает!
- Ты мужчина хитрый, - прищурившись, сказал сторон?, - про геройство с подходцем толковал. Сейчас хороших людей завелось много, деваться от них некуда. Каждый на другого жмет, подавай ему сию секунду пространство, чтобы полностью развернуться по специальности. И ты тоже из таких. Мол, на фронте техникой через не могу обеспечивали, а тут, в мирной обстановке, бывшего фронтовика обижают.
- Я на обиды неподатливый.
- А на других жмешь. Не пришли подъемники, так всю тяжесть твоего агрегата надо ребятам с платформ руками своротить и собрать вручную.
- Была бы охота. Можно ворот соорудить, мачту для крана из бревен строительных.
- В самую точку я тебя угадал, - самодовольно сказал сторож. - Сразу подметил, как ты по площадке хозяйским глазом прицельно рыскал. - Произнес одобрительно: - Я самостоятельных обожаю. - Спросил: - Так ты что же, так всю войну по слесарной части и служил?
- С сорок четвертого механиком-водителем. Взяли в бригаду.
- Этот год я на фронте хорошо помню, - мечтательно сказал сторож. - Из похоронной команды в ВАД зачислили. Бесчисленно техника перла. За двое суток любую дорогу раздолбают. Только давай ремонтируй. Дорогу калечили без жалости. А что поделаешь - война. И у каждого свой интерес. Им на фронт скорее, а нам дорогу содержать в порядке надо. Так что я от вашего брата танкиста натерпелся. Высунет башку из своей брони, смотрит, как император, - и никакого внимания. Прокатит, а за ними после ну хоть бы колея, а то прямо траншеи остаются, засыпай, трамбуй, выглаживай, новые наедут испортят. От колесного транспорта к кому претензия? Не к ним, танкистам, а к нам, вадовцам, а разве мы виноватые?