Синичкин отложил в сторону рашпиль и затянулся.
– Да, – сказал он, щурясь от дыма, – не понять вам этого, милачок. Пожили бы с мое – и школы не надо.
Он замолчал и даже закрыл глаза.
– Сейчас начнет рассказывать, – подумал я. – Как бы теперь позвать ребят? Может они и не пришли еще?
Мне помог сам Синичкин.
– Эх, теперь бы пивка, – сказал он. – Слетай, милачок, будь другом.
Он пошарил в ящике и отсыпал мне медяками двадцать восемь копеек. Потом дал мне пустую бутылку.
Ребята ждали па улице. Все были в сборе.
– Ну, что?
– В самый раз, – сказал я. – Только сбегать в палатку.
Еремин сердито посмотрел на бутылку, которая была у меня в руках. Понятно, у него у самого отец – алкоголик.
– Ничего, – сказал я. – Наука требует жертв.
Ванька, Крякша и Сережка Парфенов сидели на кровати. Мы с Ереминым – у стола.
– Конечно, – говорил Синичкин, – теперь времена другие. А тогда… К примеру, взять хоть меня. От царя, от самого императора получить подарок! Все лезли, и я полез. Главное дело – из деревень понаехало. И еще скажу – распорядительство никуда. А почему никуда – очень просто, почему. Первым долгом – палатки поставили тесно, – двоим не пройти. А еще много беды было от ям. Бараки сгрохали у самого рва – был тогда ров на Ходынке, между прочим, глубокий. Колодцев, и тех не закрыли.
Нам бы, конечно, способней итти от Ваганькова, а тут приказ: только с шоссе, от Тверской заставы. Сжали нас между бараками – не дыхнуть. Артельщики бросают подарки прямо в народ, – узелки с гостинцем и, между прочим, отдельно сайки. Мы бы рады шкуру учесть – куда! Задние напирают. Дальше – больше. Братишку я вытащил наверх – он пошел себе по головам. Кого и задавят – ему упасть некуда. Мертвый идет, только что голова болтается.
Прижали нас ко рву, я упал, на меня еще. А пришел в чувство – подо мной десять покойничков, надо мной – пятнадцать. Как в живых остался – сам не знаю. Кость у меня широкая.
Синичкин налил себе еще пива. В углу под обоями зашебаршела мышь.
– Вот тебе и коронация. Восшествие на престол. От нового, стало быть, царя – подарочек. Запамятовал я, сколько тогда подавили, – не то восемьсот, не то тысячу.
– 1282, – шопотом сказал Еремин.
Был бы я Наркомпрс – обязательно отменил бы письменные зачеты. Как Синичкин рассказывал, а потом еще книжки прочитали, – глаза закроешь, а все перед глазами стоит. Ну, чего там еще писать про это?
Канителились мы три дня всей бригадой. Скучно стало – хоть брось. Переписывай еще набело. А к чему?
– Ребя, – говорит Сережка Парфенов. – А что, если нам Путаницу поддеть?
– Как так, поддеть?
– А очень просто. Как он тогда с дневниками – Николая и Людовика спутал. Давайте наврем.
Я посмотрел на Крякшу.
– А ведь он не заметит, это правда.
Еремин рассердился.
– Ну вас, – говорит, – с вашими выдумками. Всю работу испортим.
– Как же, испортим. Путаница – да чтоб заметил!
– Пиши – Людовик, – сказал я Ваньке. – Пиши, пиши!
– Как же писать-то? – спросил Ванька и положил перо.
– Эх, ты, чудило, – сказал Крякша. – Давай сюда.
«Во время коронации Николая II, в 1896 году, – прочел он, – случилось страшное несчастье». – Я пишу – Людовика XVI, – так? «Во время коронации Людовика XVI в 1896 году…»
– Погоди, ты и год измени, – сказал я. – Это не штука, одно имя.
– Ладно. Я пишу – тысяча семьсот…
– Семидесятый.
– Семидесятый, так семидесятый, – согласился Крякша. – А ведь здорово! «Во время»… Стой, мы и здесь изменим. Чего б это написать вместо коронации?
– Пиши – рождения, – сказал Сережка Парфенов.
– Ну, чего там рождения? Я лучше напишу – женитьбы. Давай его поженим! – «Во время женитьбы Людовика XVI в 1770 году, случилось страшное несчастье. В Москве…»
– Нет, уж ты пиши – в Париже, – не вытерпел Еремин.
– Правильно, – согласился Крякшин. – «В Париже устроены были гулянья, улицы и площади были иллюминованы». – Чего будем менять?
– Погоди, валяй дальше.
– «На Ходынском поле…»
– Ходынское поле – к чорту, – сказал Сережка. – Какое в Париже Ходынское поле? Пиши – на Королевской площади.
– Есть, капитан, – ответил Крякша. – «На Королевской площади поставлены были палатки; оттуда Людовик – так, что ли? – приказал раздавать народу гостинцы. Около этих палаток опались незасыпанные рвы и канавы. Когда народ бросился за царскими»…
Крякша перечеркнул «царскими» и написал «королевскими». Потом стал читать дальше:
– «Когда народ бросился за королевскими гостинцами, сайками и всякой дрянью»…