Но войсковой атаман не знал того, что его старый друг дьяк Алмаз тяжело заболел, что последний недуг приковал его крепко к одру, с которого суждено ему было сойти лишь на кладбище.
Афанасий Лаврентьич Ордын-Нащокин взял в свои руки все управление приказом Посольских дел.
С болезнью Алмаза никто уже не мешал ему поступать в отношении казацкого Дона так, как боярин считал разумным. Он больше не сдерживал своей ненависти к казакам, к их «удельной вечевщине», как называл он донское казачье правление. Кроме того, овладеть Донским краем и привести казаков в окончательное подчинение царскому самодержавию – это означало для Ордын-Нащокина доказать еще раз свой государственный разум, убедить царя в том, что не так-то легко его заменить другим человеком... Ордын-Нащокин особенно чувствовал в этом потребность сейчас, когда у царя появился новый любимец – Артамон Сергеич Матвеев, который изо дня в день все более поглощал внимание и дружеское расположение царя Алексея.
Верный донской союзник Ордын-Нащокина, войсковой есаул Михайла Самаренин, соперник атамана Корнилы, сообщил боярину обо всем, что творится среди донского казачества. Он писал, что Разин вернулся домой окрепшим, богатым, что к нему пристают что ни день все новые толпы верховой голытьбы, что он выстроил крепость на острове и отрезал Черкасск от Московских земель, что Корнила не смеет с ним спорить и по старости и боязни во всем ему норовит.
Боярин решил «бить разом двух зайцев»: разбить «воровских» казаков и уничтожить навек казацкую вольность, посадив на Дону воевод.
Кого же и было ему призвать для совета по этому делу, как не думного дворянина Ивана Евдокимова, который недаром в течение многих лет был связан с Доном, шал Дон, понимал казаков и их отношения, обычаи и законы. Кроме того, боярин знал, что Евдокимов всегда не очень-то ладил с Алмазом и тоже считает, что казацкой вольности давно уже пора положить конец.
– Как ты мыслишь, Иван Петрович, чем Дон в руки взять? – прямо спросил думного дворянина Афанасий Лаврентьевич.
– В руках государевых главная сила – хлеб. На Дону, боярин, все можно хлебом соделать, – сказал Евдокимов.
– Не все ведь, Иван Петрович, – возразил боярин. – Разина-вора хлебом побить нельзя.
– Как еще можно, боярин! – уверенно сказал Евдокимов. – Я уже думал о том, да сам подступиться не смел: Разина Стеньки дело большие люди решают...
– И ты ведь не мал человек! Надумаешь все подобру и завтра окольничим станешь, а там, глядишь, выше того!..
Евдокимов почувствовал на своей голове боярскую шапку и принялся разом выкладывать перед боярином свой хитрый замысел, как добиться от казаков, чтобы они попросили сами ввести к ним стрелецкое войско, разбить Разина. А после того воеводе со всеми стрельцами осесть на Дону, уверив донскую старшину, что это лишь до тех пор, пока на Дону там и тут остаются воровские ватажки.
Ненависть к казацкому Дону сблизила Ордын-Нащокина с Евдокимовым. Им обоим уже мерещилось одоление Дона. Они с жаром подсказывали друг другу, как сплести сети для казаков.
– Да те воровские ватажки под корень резать не поспешай, – подсказывал Афанасий Лаврентьич. – Лучше стрельцам укажи построить по Дону острожки, пушки поставь по стенам, стрельцов посели в острожках. И будут стрельцы жить, покуда к ним все казаки попривыкнут.
– А брусь и бунчук войсковому атаману оставить надо, боярин, – подсказывал Евдокимов. – Чтобы честь атаману была наравне с воеводой, и царское жалованье, и боярское звание...
– Да ты им помалу внушай, что в донском правлении от воеводы и от стрельцов станет лишь больше покоя, а домовитые оттого только пуще забогатеют: на московских торгах пойдут торговать и землю свою пахать; оттого им больше доходов станет. Ведь ныне им голытьба не дает пахать землю...
– Голытьба домовитым, боярин, самим надокучила сварами да грабежом, – перебил Евдокимов.
– А мы ей, Иван Петрович, дорогу на Дон закроем! – уверенно и твердо отрезал Ордын-Нащокин. – И на Дону по старинке уже больше не проживешь: ведь время не ждет. Все течет, как река. Держава вся стала иной, во всем нужен лад и порядок державный. Вот как, Иван Петрович! Ты и поедешь. Кому же, как не тебе, и сесть на Дону воеводой! Ты там помногу бывал, казацкий обычай весь знаешь – тебе и сидеть...
И Евдокимов поехал на Дон, твердо зная, чего он хочет. Он понимал, что придется хитрить и с домовитыми, и с самим войсковым атаманом Корнилой, и со всею донской старшиной, которая испугается воеводской власти и силы. Однако в силах своих будущий воевода Дона был твердо уверен и знал, что будет делать, Михайла Самаренин первый пошел на то, чтобы призвать стрельцов на Дон. С ним было бы легче поладить, но Евдокимов решил пока держать его в стороне от дел, «про запас». Если бы сделать Самаренина атаманом вместо Корнилы, а вслед за тем тотчас явится воевода, придут стрельцы, то, держась за свою власть и первенство, Корнила Ходнев может пойти против Самаренина и разделить домовитое Понизовье на два враждебных стана. А для борьбы с голытьбой надо было всех понизовых держать в единстве. Евдокимов считал, что для этого нужно сохранять на атаманстве Корнилу.