— Ну, зачем, ну, зачем это…
— Не могу я без тебя, Дуняша, — тихо признался он и затем уже громко добавил — Перед вот этой поляной Широкой клянусь — люблю тебя. Больше жизни люблю! Верь мне, Дуняша, и будь женой мне…
— Года-то мои какие? Семнадцати нет, — отвечала она, растерявшись. — Не обвенчают нас. Как же можно так…
— Без венца обойдемся! — сказал он решительно. — Вместе в Баку поедем. Договорились? Одна у нас дорога. Мы птицы одного полета…
— Вот и ты про птицу. Как дядя Юша. Он давеча тоже сказал: «Под одним небом, в одной стае двум лебедям жить…»
— О ком это он? Уж не о нас ли?
— Угадал…
— Надо же! Теперь и я готов зачислить странника Юшку в святые. Он правду сказал про лебедей-то. Святым, Дуняша, надобно верить. Веришь, а?
Дуняша прибрала под платок выбившиеся волосы, торопливо переплела косу, сказала просительно:
— Домой пора. Поздно уже…
Архип взял ее под руку, и они зашагали по дороге к селу. Домов впереди не было видно: они слились с ночным небом. И лишь одинокий огонек тускло пробивался сквозь черноту. Это светились окна калягинской избушки.
При новой встрече с отцом Дуни Архип отважился напомнить недавний разговор:
— Обещали вы, Архип Назарович, мне содействие в сватовстве. Не забыли?
— Сказанное слово назад в кадык не ворочается, — ответил Архип Назарович. — Сказывай, в какой дом свату идти? Всегда рад услужить добру молодцу.
— Идти никуда не надо. Прошу покорно руки вашей дочери, Евдокии Архиповны…
В конце февраля справили свадьбу. Тихой и скромной получилась у них свадьба — без сватов и шаферов, без венчания, без многолюдья трапезного. Архип Назарович попытался было пригласить на торжество единственного родича по линии жениховой — Ефима Ивановича Полякова, но тот и слушать не захотел, фыркнул презрительно:
— Ишь ты, этого еще не хватало — сморчка бакинского чествовать! Не захотел, как я просил, на богачке жениться, — будет теперь рваными портами трясти, голь разводить. На мой капитал пускай не зарится. Вычеркнул я из списка сынка Спиридонова, не значится он в родне моей отныне и на веки веков. Аминь!
Наутро после свадьбы Архип Назарович отвез молодоженов в Николаевск, на станцию.
Свое свадебное путешествие провели они в душном прокуренном вагоне, в толкучке пассажирской, в бесконечных пересадках с поезда на поезд, пока не добрались до Баку.
И началась для Дуняши городская жизнь, суетливая и непривычная. Поселились они в маленькой каморке, неподалеку от завода. Даже в самый солнечный день здесь стоял полумрак, было сыро и холодно. Молодые постояльцы, измученные долгой дорогой, обрадовались и этому пристанищу: какой-никакой, а все же свой угол! Архип возвратился на прежнюю работу, в горячий цех, а Дуняше помог устроиться на швейную фабрику. Первое время грязный и дымный город пугал ее неустанной сутолокой на улицах, разноязычной речью толпы, ураганными ветрами, поднимавшими с земли мусорный хлам и груды песка, сыпучего и мелкого, от которого даже в каморке не было спасения, дробным топотом лошадиных подков за окном на мостовой. Да и на фабрике, где не было ни друзей, ни знакомых, в беспрестанном машинном гуле и людском говоре Дуняша поначалу чувствовала себя затерянной, чужой.
Но прошло время, и в каморку стали захаживать гости — вначале это были заводские ребята, старые приятели Архипа, а потом и девушки с фабрики, с которыми познакомилась Дуняша.
По воскресеньям Архип нередко исчезал из дома на весь день. Дуняше было известно, что ходит он к людям, у которых прежде бывал с дядей Прохором. Ей тоже хотелось пойти к ним, но муж сказал, что они заняты там опасным делом и женщин не принимают.
В городе создавались рабочие дружины, и Архипа поставили во главе боевой десятки литейного завода. Литейщики тайком собирались где-то за городом, учились бросать бомбы, стрелять по мишеням из пистолетов и винтовок. Бомбы были самодельные — тяжелые плоские коробки, начиненные динамитом, и могли взорваться при малейшей встряске. Вот почему первое время рабочие упражнялись с незаряженными бомбами и лишь потом, когда наловчились кидать их далеко и метко, решили испробовать взрывчатку. Первым бросал бомбу Архип. Он отправил товарищей в укрытие и сам, со всей силой метнув коробку вперед, прижался к земле. Гулкий раскат прогромыхал в горах. Когда пороховой дым рассеялся, дружинники увидели на месте взрыва глубокую яму.