Кирька шагнул за дверь. Его костлявая фигура, словно тень, скользнула вблизи окна и пропала. Татьянка сказала сестре:
— И ты ступай, Дуняша. Не ровен час — опередит Вечерин. Делай свое дело без оглядки. За малышами, когда проснутся, я поухаживаю.
Повязала Дуня косынку на голову, побежала бедняков созывать.
Как и предсказывал Кирька Майоров, добро, извлеченное из бани, и на пяти повозках едва уместилось. Комбедовцы погрузили мешки и повезли к амбару. Перед тем как отнести зерно под крышу в общую кучу, взвесили.
Пшеницы оказалось ни больше ни меньше — ровно двести шестьдесят пудов.
— К Вечерину можно, стало быть, не ходить, — усмехнулся Кирька. — Все свои лишние запасы он сам для нас уготовил, в одно место сгрудил. Облегчил задачу. Нас мудрецами обозвал, а сам-то вона как перемудрил. С кукишем и остался.
Веселой гурьбой въехали комбедовцы на опорожненных подводах в село.
У вечеринского дома толпились люди. Спохватился хозяин, видать, да поздно — зерно-то его уже под надежным замком в бедняцком амбаре. Стража там с ружьями, не подпустит близко.
Взобрался на крыльцо Аким Андриянович и машет кулаками, злобу свою перед дружками изливает, по-бычьи косится на повозки, что проезжают по переулку мимо пожарной вышки. Того и гляди, вся его озверелая компания рванется навстречу комбедовцам.
Дуня просит Кирьку Майорова, сидящего за кучера на повозке, свернуть направо, к школе, и гнать лошадь вскачь, чтобы избежать ненужной стычки.
В солнечном небе что-то заурчало громко и сердито. Комбедовцы недоуменно вскинули головы. Суровое урчание усиливалось, приближалось.
Кирька раньше других увидел в небесной голубизне черное и крылатое чудовище. Гигантским жуком кружилось оно в вышине и жужжало надрывно, рокочуще.
— Нечистая сила, — перекрестился Кирька и в ужасе закрыл глаза. — Сатаной послана из небесного ада. Быть, стало быть, беде…
— Да полно тебе! — отмахнулась Дуня.
— Жужжит-то как. Пострашнее сатаны.
— Будто ты сатану когда слышал?
— Аэроплан белогвардейский, — объяснил Ефим Сотников. — Видишь, крылья трехцветными кругами отмечены. Повидал на фронте. Начнут шипеть да стрекотать, прямо хоть уши затыкай. Германские — те еще злее. Мы их по черным крестам распознавали. С аэропланом шутки плохи — у него пулемет, а то и бомба…
Аэроплан уже реял над селом. Отчетливо видны темно-зеленые распростертые крылья с пятнами радужных кружков по концам. В кругах искрятся и блещут, как молнии, солнечные блики. Пропеллер вертится так, что и не разглядеть его.
Оглушительный гул наплывал сверху и наводил страх на крестьян. Старики, старухи, бабы бросились кто куда — в подвалы, ямы, погреба. И только мальчишки, возбужденно галдя, бегали по улице, припрыгивали и махали руками.
Аэроплан сбавил скорость, плавно развернулся, и от его брюха оторвалось что-то темное, похожее на огромную каплю. Просвистев в воздухе, капля со страшной быстротой упала далеко за селом. Короткий и глухой взрыв донесся из степи.
Мальчишки на улице сразу примолкли и разбежались по домам. А от крыльца вечеринского дома, где по-прежнему о чем-то договаривались состоятельные хозяева, донеслись ликующие голоса.
— Слава те господи! — осенив себя крестом, воскликнул набожный Степан Агеев. — Наконец-то дождались…
Аким Вечерин, следя за кружением аэроплан побагровел от возбуждения.
— Ну, теперь берегись, краснопузая голь! — махал он кулаком в сторону комбедовцев. — Вона она летает, силушка господняя, наша матушка-спасительница. В порошок сотрем, по ветру пустим! Грядет час расплаты.
Миновав село, аэроплан неожиданно пошел на снижение. Жужжание прекратилось. Но ненадолго. Со стороны заиргизных лугов снова долетел моторный рокот. Медленно набирая высоту, аэроплан пронесся над церковным куполом и взял курс на Балаково. Черная точка в небе стала стремительно уменьшаться.
Никто не видел, как аэроплан садился в степи, за гумном, и из него на землю выпрыгнул высокий пассажир, одетый по-рабочему: на голове картуз с костяным козырьком, на плечи накинут черный пиджачишко, на ногах — ботинки из свиной кожи. Он помахал взмывшему вверх аэроплану картузом и зашагал через степь к Стереху.