Степные империи Евразии: монголы и татары

Кроме сформулированных выше норм, устанавливаемых тӧрӱ, историки замечали и другие сферы его применения: порядок наследования имущества, статуса и титула, церемониал интронизации, организация удельной системы[199].

Тӧрӱ было известно и средневековым монголам. В «Тайной истории монголов» под этим термином имеется в виду свод правил внутриулусных и межулусных отношений (торе), что позволило С.А. Козину назвать его «Монгольской Правдой», употребив термин («правда»), обозначающий европейское Раннесредневековое законодательство. Монгольское торе регулировало взаимоотношения глав улусов, ханов и подданных, иерархические степени старшинства и ритуал введения в почетные должности[200]. Термином «торе» обозначали также государственную власть и систему связанных с ней учреждений[201].

При анализе монгольской государственности и средневекового права неизбежно приходится столкнуться с ясой — законодательством Чингис-хана. Однако, судя по изложению ее предписаний в мусульманских, китайских и армянских источниках, она в основном налагала бытовые ограничения и предусматривала наказания за преступления[202]. Управлению посвящено лишь несколько пунктов, которые предусматривают: повиновение посланцам каана любого провинившегося, какой бы пост он ни занимал; обязанность удельных правителей для решения спорных вопросов обращаться только к верховному хану; устройство ямской службы; разделение армии по десятичному принципу; налогообложение и тарханные иммунитеты; наследование домена младшим сыном[203]. Значит, все остальные аспекты административного «законодательства» оставались вне ясы и могут быть отнесены к сфере тӧрӱ, к которой они принадлежали еще за сотни лет до складывания Монгольской империи[204]. Повторим эти аспекты: а) система крыльев; б) порядок выдвижения и провозглашения кандидатов на высшие управленческие и командные должности (включая хана); в) соправительство; г) завоевание и покорение окрестных народов («четырех углов»); д) распределение доходов и трофеев[205]. Система тӧрӱ, вероятно, не ограничивалась этими установками, но в той части, что касалась вопросов функционирования государственной власти, она сводилась к этим основополагающим моментам.

Для ознакомления с ней уже не обязательно было штудировать старые тексты, забытые письмена. Освященная, созданная и подкрепленная многовековым опытом кочевых правительств, даже будучи облаченной в форму фольклорных повествований, эта система воспринималась не только как пример для подражания древним ханам-богатырям, но и как непреложный закон, завещанный предками. Поэтому уже к XI в. устойчивость и долговечность тӧрӱ вошла у тюрок в пословицу: «Исчезает государство, но сохраняется тӧрӱ» «Еl qalïr törÿ qalmas»[206].

Государственная практика

Государственная практика представляет собой еще один способ сохранения политических, административных институтов прошлых эпох. Государства, возникавшие в степях на протяжении полутора тысячелетий новой эры, развивали и закрепляли унаследованные от предшественников элементы внутреннего устройства. Процесс наследования мог идти в двух направлениях. Первое — это приспособление наследуемых элементов к оригинальной административной системе. Подобное происходило тогда, когда политический приоритет приобретался этносом, не родственным и в прошлом независимым от этноса, господствовавшего в распавшемся накануне государстве, так случилось в государственности хунну, жужаней, киданей, монголов, отчасти енисейских кыргызов. Второе направление — это простое восстановление структуры распавшегося государства с постепенным ее развитием уже в недрах нового образования, что производилось этносом, непосредственно разгромившим государство и занявшим господствующее положение на его бывшей территории. Так случилось в государственности тюрок-туцзюэ, уйгуров, отчасти сяньбийцев Танынихая. Т. е. одна держава сменяла другую, зачастую разгромив ее и разрушив ее государственный организм. Кроме того, для истории кочевых империй характерна этнолингвистическая неоднородность: сначала в степях к востоку от Алтая безраздельно царили тюркоязычные (по нашему мнению) хунну, затем монголоязычные сяньби и жужане, которые, в свою очередь, уступили место тюркоязычным туцзюэ, теле и кыргызам. В X в. с востока хлынули потомки сяньби — кидани и монголы. Все это затрудняло и замедляло общее развитие политического строя номадов. В случае простого восстановления параметров государственности побежденного народа это развитие было нулевым.

199

Агаджанов С.Г. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии IX–XIII вв. С. 113; Togan A.Z.V. Umumî Türk Tarihine Giriş. S. 106–109.

200

Козин С.А. Сокровенное сказание. С. 162, 166, 257 и др.

201

Подробнее о сферах применения норм тӧрӱ у кочевников VI–XVII вв. (Трепавлов В.В. Соправительство в Монгольской империи // Archivum Eurasiae medii aevi. 1991. Vol. 7).

202

Единственный письменно зафиксированный памятник монгольского законодательства XIII в. — указ Хубилая корёскому королю 1280 г. (Сумъябаатар бен Новонайденный монгольский законодательный памятник XIII века // Олон улсын монголч эрэмтниц IV их хурал. Улаанбаатар, 1985 Т. 1) отразил развитие некоторых правовых норм под китайским влиянием и касался лишь внутриармейских отношений.

203

Березин И.Н. Очерк внутреннего устройства Улуса Джучиева // ТВОРАО. 1864. Ч. 8. С. 404–413; Гинс Г.К. Монгольская государственность и право в их историческом развитии. Харбин, 1932. С. 12–14; Гурлянд И.Я. Степное законодательство с древнейших времен по XVII столетие // ИОАИЭКУ. 1904. Т. 20. Вып. 4–5. С. 61–66; История монголов инока Магакии, XIII века / Пер. и объяснения К.П. Патканова. СПб., 1871. С. 4; Попов П.С. Яса Чингис-хана и уложение монгольской династии Юань-чао-дянь-чжан // ЗВОРАО. 1906. Т. 17. Вып. 2–3. С. 152; Рашид ад-Дин. Сборник летописей Т. 1. Кн. 1. С. 102, 106; Рязановский В.А. Монгольское право (преимущественно обычное). Исторический очерк. Харбин, 1931. С. 122–124; Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. 2. М.; Л., 1941. С. 83; Хатиби С. Персидские документальные источники по социально-экономической истории Хорасана XIII–XIV вв. Ашхабад, 1985. С. 92; Ayalon D. The Great Yasa of Chingis Khan // SI. 1971. Vol. 34; Ch'en P.H. Chinese Legal Tradition under the Mongols: The Code of 1291 as Reconstructed. Princeton, 1979. P. 6–7; Tabakat-i-Nasiri. A General History of the Muhammadan Dynasties of Asia. L., 1881. Vol. 2. P. 1107–1108; Vernadsky G. The Scope and Content of Chingis-Khan's Yasa // HJAS. 1938. Vol. 3. № 3–4. P. 344–359.

204

Обычно-правовое регулирование деятельности высшей администрации не позволяет расценивать каана как полного автократора. Его власть основывалась на традиционных канонах. Поэтому вызывает сомнение тезис П. Рачневски о том, будто «воля правителя была главным законом в империи» Чингисидов: Ratchenvsky P. Die Rechtsverhältnisse bei den Mongolen im 12–13. Jahrhundert // CAJ. 1987. Vol. 31. № 1–2. S. 84. «Воля правителя», выражавшаяся в т. н. биликах, касалась лишь второстепенных аспектов управления.

205

Козин С.А. Сокровенное сказание. С. 162.

206

Б. Аталай при переводе глагола «qal» на турецкий язык использовал слово «biraktımak» («быть брошенным, оставленным») (Divanü lügat-it-türk tercumesi. С. 3. S. 221), а С.М. Муталлибов при переводе на узбекский — «ташламак» («выбрасывать, оставлять») (Махмуд Кошгарий. Туркий сӱзлар девони. Тошкент, 1963. Т. 3. P. 240). Такое толкование согласуется, во-первых, с пояснением, следующим за пословицей в тексте «Дивана»: «Это изречение говорят человеку, которого побуждают повиноваться обычаям предков» (Divanü lügat-it-türk tercümesi. S. 221). Во-вторых, соответствует одному из старых значений глагола «qal-» («отставать, оказываться позади»), знакомому и кашгарскому писателю (Древнетюркский словарь. С. 410); А.М. Щербак переводит данную фразу буквально, т. е. с противоположным смыслом: «Страна остается, обычаи не остаются» (Там же. С. 169).