О времени правления Гуюка пишет Джузджани: «Все вельможи и вожди мугальских войск повиновались Бату и обычно смотрели на него так же, как на отца его Туши (т. е. Джучи. — В.Т.)»[441]. Более определенно статус Бату выражен Киракосом Гандзакеци. Хронист рассказывает о посольстве грузинской царицы Русудан с предложением своего подданства к татарскому военачальнику, «которого звали Бату, командовавшему войсками, находившимися на Руси, в Осетии и Дербенте, поскольку тот (т. е. Бату. — В.Т.) был вторым после каана лицом. И он велел ей восседать в Тифлисе, и [татары] не стали противодействовать этому, так как в эти дни умер хан»[442]. Умершим ханом (Русудан называет его «хакан») мог быть только Гуюк, потому что во время смерти Угедэя Бату отсутствовал в улусе, так как воевал в Центральной Европе, а во время смерти Мункэ (1259) его самого уже не было в живых.
Даже из этих отрывочных данных можно сделать выводы об особом статусе Джучидского хана, его подчиненности только каану и распространении его власти и влияния на определенную часть западных территорий империи. Источники умалчивают о том, признавался ли Чагатай старшим государем в землях Джучидов, а Бату позднее — в Чагатаевом улусе. Известно, что при Угедэе ставленники каана и Чагатая, хорезмийцы Махмуд Ялавач с сыном и Куркуз, управляли Китаем, Мавераннахром и покоренными к тому времени областями Ирана «от Хорасана до границ Рума и Диярбекра»[443]. Но их полномочия не распространялись на территории Джучидов за Джейхун (Амударью). Более определенные отношения между соправителями вырисовываются в период царствования Мункэ.
Мункэ — Бату, 1251–1255. После смерти Гуюка монгольская знать в соответствии с ритуалом предложила престол Бату как старшему Чингисиду (о подобных предложениях как части обряда упоминалось в разделе о порядке воцарения). Тот церемонно отказался, ссылаясь на то, что у него и без того достаточно земель и «управлять ими, да еще владеть и править государствами Чипа, Туркестана и Аджама было бы невозможно»[444]. Поэтому он предложил посадить на царство своего младшего кузена — Мункэ. «Мангу-хан… взошел на престол Чина и верхнего Туркестана»[445], т. е., во-первых, стал управлять странами, от которых «отказался» джучидский хан; во-вторых, «престол» Мункэ не считался престолом Дешт-и Кыпчака и других западных регионов. Таким образом, вновь возникает мысль о существовании двух престолов монархов-соправителей.
Конечно, полностью суверенным ханом Батый не был: каан назначал в русские княжества своих фискальных чиновников, регламентировал финансовые расходы сарайского двора[446]. Насколько можно судить по сообщениям Г. Рубрука, Золотая Орда не имела права устанавливать дипломатические отношения без ведома центрального правительства, задерживать послов в Монголию, так как «Мангу-хан есть главный в мире Моалов»[447]. Но тот же Рубрук цитирует каана: «Как солнце распространяет повсюду лучи свои, так повсюду распространяется владычество мое и Бату»[448]. Путешественник заметил, что во владениях Мункэ посланцам Бату оказывалось даже больше почета, чем каанским эмиссарам в землях Джучидов[449]. Именно свидетельства этого источника позволили П. Джексону увидеть в отношениях двух ханов «нечто вроде кондоминиума»[450], а В.В. Бартольд назвал 50-е гг. XIII в. «эпохой дуализма» в Монгольской империи[451].
Мы видели, что Бату не причислял к своим владениям чагатайский Туркестан и Аджам (иранские территории, управлявшиеся тогда эмиссарами из Каракорума). Значит, к 1251 г. его приоритет распространялся лишь на улус Джучи. Однако начало каанствования Мункэ отмечено расправой с царевичами-Чагатаидами. Их земли были поделены между верховным ханом и Золотой Ордой. После этого в империи оказалось не только два государя, но и два территориальных подразделения, две половины.
442
446
451