Толуй, младший сын Чингис-хана от главной ханши, судя по «Тайной истории монголов», никогда не являлся претендентом на пост верховного монарха, хотя персидские источники и пытаются представить его как законного наследника по обычаям самих же монголов: личный юрт отца переходит к младшему сыну[596]. Джувейни и Рашид ад-Дин, жившие при дворах ильханов-Толуидов и во времена каанов-Толуидов, вероятно, умышленно извратили понятия о наследовании, чтобы оправдать воцарение рода Толуя. Чингис-хан нимало не поступился общепринятым порядком, предоставив Коренной юрт (собственно монгольские степи) в удел Толую. Ведь и сам Рашид ад-Дин пишет о тюрко-монгольском обычае, по которому «еще при жизни выделяют своих старших сыновей… а то, что остается, принадлежит младшему сыну»[597]. Примечательно, что Угедэй в преддверии коронации отказывался от трона в пользу (по порядку) Чагатая, своих дядьев и Толуя.
Толуй попал в этот перечень под предлогом того, что он постоянно находился при отце, когда тот был жив, прекрасно знал ясу и обычаи, что он младший сын, а стало быть, и наследник отцовского достояния[598]. Скорее всего, это часть церемониала, дань традиции, о чем говорилось выше. Но основатель империи не собирался, как мы видели, раздавать улусы-«царства» и предоставлять трон своим братьям, Угедэевым дядьям. Точно так же отнекивался от каанства и Гуюк через 17 лет, но в том случае церемония отказа изложена весьма лаконично (букв. «такой-то и такой-то более подходят» для каанствования)[599]. Бар Эбрей прямо указал, что царевич делал это только в соответствии с обычаем. Ни Угедэй, ни его преемник своими ламентациями ничего не добились и были «силой», под руки посажены на трон. Тем не менее порядок ритуального предложения каанства свидетельствует о реликтовом приоритете старших родственников, в том числе из боковых, кузенных линий. Полагаю, что это и являлось официальной доктриной престолонаследия. Вспомним: ведь и для Бату наступил отвергнутый им «черед царствовать», когда он остался «старшим среди царевичей».
Из всего сказанного заключаем, что выбор Чингис-ханом третьего сына в наследники объяснялся жесткой традиционной раскладкой компетенции царевичей: два старших — соправители каана, младший — наместник домена[600].
Архаичный алгоритм наследования соблюдался на практике далеко не всегда. Угедэй выступил сторонником династийного принципа, при жизни завещав свое место внуку. Но в результате придворных интриг на престоле оказался Гуюк, сын Угедэя. На курултае 1246 г. Гуюк заявил о своем согласии короноваться лишь при условии, что «после меня [каанство] будет утверждено за моим родом»[601]. Признание династической очередности проявилось и во внутриимперской политике нового каана. Отвергая кандидатуру очередного чагатайского хана, Гуюк недоумевал: «Как может быть наследником внук, когда сын [Чагатая] (Есу-Мункэ. — В.Т.) находится в живых?» Декларация на курултае показывает, что каан не был уверен в долговечности царствования Угедэидов. Действительно, родовой порядок престолонаследия в принципе давал шанс стать монархом всем восточным Чингисидам. А помимо потомков Угедэя к ним относились и Толуиды.
После консультаций с Бату монгольская знать подняла на белом войлоке старшего Толуида — Мункэ. Он тоже, видимо, придерживался концепции династийного правления; во всяком случае, ярлык на улус Джучи он выдал Сартаку, сыну Батыя, а затем сыну Сартака — Улагчи[602]. Однако собственным троном Мункэ, умерший скоропостижно, распорядиться не успел, и в империи оказалось двое каанов — его братья Ариг-буга и Хубилай. Последнего можно считать узурпатором, поскольку он, находясь на южносунском фронте и не созывая курултая, сам объявил себя верховным ханом. А вот Ариг-буга выдвинул следующие соображения по поводу своих прав на царствование. Отправляясь в поход на Сунов, Мункэ оставил его в Каракоруме, «препоручил ему улус и оставил у него своего сына»[603]. После гибели каана Ариг-буга произнес: «Ясно, что царство должно быть моим, потому что Мунга Хан дал его мне, когда уходил на войну и при своей жизни он поручил мне сидеть на его месте»[604]. Едва ли Мункэ передал брату высшую власть. Рашид ад-Дин утверждает, что царевич был поставлен лишь «во главе войск и орд монголов, которые оставались» в Коренном юрте[605]. Однако наместничество в домене не давало права на престолонаследие. Передача управления столицей (главной ставкой) и доменом кому-либо из младших родственников практиковалась и до Мункэ. Чингис-хан оставлял наместниками Монголии во время своих военных кампаний дочь Алахай-бэки и младшего брата Тэмугэ-отчигина[606]. Угедэй, выступив в 1234 г. против Цзинь, доверил родные степи Олдохару — родственнику из боковой линии, вообще не Чингисиду[607]. Хан Бату при отъезде в Монголию на коронацию Угедэя «поручил свое царство младшему своему брату — Тукай-Тимуру»[608]. Конечно, все эти временные правители не являлись наследниками престола. Поэтому доводы Ариг-буги представляются неубедительными. Собственно, и сам Ариг-буга должен был сознавать шаткость своей аргументации, и правдоподобнее выглядит версия Рашид ад-Дина, по которой не сам царевич осмелился претендовать на каанство, а его советники подали ему эту мысль: Хубилай и Хулагу воюют далеко отсюда, а «великий улус каан поручил тебе»[609]. Заметим попутно, что вопрос о сыне Мункэ даже не поднимался; брат наследовал брату.
598
Ta'rikh-i jāhangushā. Pt. 1. P. 146–147; The Chronography of Gregorius Abu'I Faraj, 1225–1286. P. 393.
600
Л.Л. Викторова предлагает следующее объяснение выбора Чингис-ханом Угедэя. Джучи и Чагатай враждовали между собой, к тому же было подозрение, что первый — «плод меркитского плена» ханши Бортэ-хатун, и Чагатай оспаривал у него старшинство. Угедэй явно стремился к власти. Толуй же из всех сыновей был наиболее близок к Чингисхану. Поэтому каган принял компромиссное решение: трон передал Угедэю, а реальную силу (101 тыс. воинов и управление Коренным юртом) — Толую (
602
Сын Сартака, согласно сведениям Джувейни: Ta'rikh-i jāhangushā. Pt. 1. P. 223;
606