Из-за этих приступов в старших классах школы ее считали не совсем нормальной, да и в студенческие годы тоже. Еще у Лики иногда бывали странные то ли сны, то ли видения, в которых ей чудились всполохи молний, разрезающих небо над Финским заливом и освещающих пляж, покрытый пеленой дождя. Эта пелена скрывала что-то важное, и каждый раз, когда приходил этот сон, Лика силилась рассмотреть, что именно за ней прячется, но неизменно просыпалась раньше, чем удавалось сорвать эту завесу.
Бабушка запрещала ей об этом думать, пичкая внучку на ночь отварами из успокаивающих сборов. Те шли в довесок к седативным препаратам, которые Лика принимала по предписанию врачей. И назначенная ей терапия действовала, потому что она видела тревожащие сны все реже и реже.
Годам к тридцати она, кажется, совсем успокоилась, по крайней мере, дурные сны теперь навещали ее не чаще раза в год. Вот только воспоминания о детстве, в котором был жив дед, водящий ее на экскурсии по Сестрорецку, придуманные специально для Лики и ее друзей, вызывали все более сильную ностальгию.
Ей ужасно хотелось вернуться в Сестрорецк, чтобы снова увидеть их старый дом, по тропинке выбежать на променад, сорвать чернику под соснами в дюнах и очутиться на пляже, зайти по колено в холодную, желтую от цветущей пыльцы воду, покрошить хлеба настырным чайкам. Вот только бабушка категорически запрещала совершать попытку вернуться в прошлое, убежденная, что это отрицательно скажется на Ликином здоровье.
Минувшей зимой бабушка умерла. Просто не проснулась утром, и в этой естественной смерти восьмидесятипятилетней женщины не было ничего необычного, однако последняя ниточка, ведущая в детство, разорвалась, а еще препятствовать ее поездке в Сестрорецк стало некому. Мама и папа не понимали, зачем ворошить прошлое, но не сопротивлялись. Езжай, раз хочется. И Лика, купив билет на поезд, приехала в обожаемый до слез и дрожи Санкт-Петербург, в котором не была двадцать лет.
Поселившись в мини-отеле неподалеку от Невского проспекта, пять дней она просто бродила по улицам, млея от счастья, сходила во все возможные музеи, покаталась по каналам, посидела в нескольких ресторанчиках на крышах, а потом уехала в Сестрорецк, где на целых две недели арендовала неприлично дорогой номер в загородном клубе «Зеландия».
Бабушкин и дедушкин дом, в котором она выросла, давно продали, друзей, к которым можно было бы попроситься пожить, за двадцать лет не осталось, да и не хотела Лика никого обременять, решив, что вполне может себе позволить не экономить на собственном отдыхе.
Будучи финансовым директором в крупной строительной компании, она неплохо зарабатывала. Столько и не нужно одинокой женщине, живущей в провинциальном областном центре и далекой от гламурного образа жизни. У нее была своя двухкомнатная квартира в комфортном микрорайоне «Зеленый город», вполне приличная машина, возможность носить ту одежду, которая нравится, есть то, что ей хочется, и отдыхать там, где интересно.
В этом году ее интерес распространялся на клуб-отель «Зеландия» и Сестрорецк, а потому цена отпуска особого значения не имела. Перед самой поездкой Викентий кинул ей на карту сто тысяч, сопроводив перевод-подарок сообщением «на рестораны». Подарок Лика приняла, поскольку это являлось компенсацией за то, что отправится в отпуск одна.
Генеральный директор ее фирмы, а по совместительству Ликин любовник, Викентий Леонтьев был давно и прочно женат, и если в начале их романа Лику это обстоятельство огорчало, то за шесть лет их отношений огорчение растворилось в бытовом комфорте. Работать вместе с Викентием, проводить время в ресторанах, получать цветы и пару раз в год выбираться куда-то вдвоем было интересно и имело привкус праздника. Жить вместе, готовить обеды и ужины, стирать рубашки и слушать храп по ночам Лика не хотела. Или за шесть лет убедила себя в том, что не хочет.
– Я постараюсь приехать к тебе на пару-тройку дней, – пообещал ей Викентий, сажая в поезд на вокзале. – Больше не получится, сама понимаешь.
– Понимаю, – легко согласилась Лика. – Больше и не надо.
В ее путешествии, картой которого служили детские воспоминания, Викентий ей был не нужен.
Из номера своего отеля в Питере она выписалась в понедельник в районе полудня, в половине второго была в «Зеландии», убедилась, что забронированный номер уже свободен, разложила вещи, переоделась и теперь полулежала у бассейна, лениво наблюдая за окружающими людьми и пытаясь сформулировать внутренние ощущения. Что-то ее страшило.
Неуютное чувство тревоги появилось, когда ее такси только въехало в Сестрорецк. Смотреть на сильно изменившийся, но все-таки узнаваемый город было так невыносимо, что Лика даже глаза закрыла и открыла только тогда, когда такси остановилось перед первым шлагбаумом, преграждающим вход на территорию, где располагалась «Зеландия».