Пока Стерх вспоминал эти подробности, Жемал подкатил уже совсем близко. Он докосил необходимую площадку, одним поворотом рычажка выключил тарахтелку, и проговорил, снимая дешевую полотняную бейсболку:
– Здравствуйте, товарищ… Или мне следует говорить, господин Стерх? Все-таки, ваша карьера, вероятно, существенно продвинулась наверх, не так ли?
– Здраствуй, Жемал. Называй как хочешь, – отозвался Стерх.
– Жемал, о Господи… Тысячу лет не слышал этого прозвища. Вот это были времена! – Он быстро улыбнулся, и так же быстро посерьезнел. – Начальник, я завязал, и потому называюсь Виталием, как мамка хотела.
– Виталий? – переспросил Стерх. Кажется, начиналась обычная игра следователя и блатняка, которого еще не за что прижать. Когда-то Стерх умел играть в нее неплохо, но давно уже не восстанавливал прежние навыки, и боялся, что не «повытянет». – Может, ты еще и крестился под этим именем?
– Именно так, господин начальник. – Жемал важно покивал. – Блатняку, особенно бывшему, без Бога нельзя.
– Меня прямо слеза прошибает, – сказал Стерх. – От сочувствия крошке «Ножевику».
Это было ошибкой. Жемал сделал удивленные глаза, потом быстро наклонился над машинкой, подергал какой-то рычажок, и она затарахтела снова. После этого Жемал-Виталий развернул ее на колесах, выцелил новую полосу травы, и пошел срезать ее с непроницаемым видом. Стерх пристроился сбоку, на уже скошенной травке.
– Сейчас, значит, работаешь на Витуновых?
– Стригу газоны и кусты, мою и вожу машины, иногда доставляю что-нибудь для кухни или ремонтирую сантехнику, прочищаю водостоки, заклеиваю яхту Митяши, когда он разбивает ее о причал, и иногда помогаю в разных отделениях фирмы «папаши» как сопровождающий барахла и манекенов.
– Мастер на все руки, как я посмотрю?
– Можно сказать и так, только я считаю, что непрестижных работ нет. Особенно у нас, в стране почти победившего социализьму.
Он так и сказал – «социализьму», чтобы подчеркнуть звучание этого действительно кошмарного словца.
Стерх остановился, сейчас самое время было достать пачку хороших сигарет, но у него их не было. Он достал свою трубку, и закурил, вдохнув дым как можно глубже. Жемал приостановился.
– Табак из голландских? – сказал он, с шумом втянув в свой длинный нос воздух, в котором расходились клубы дыма Стерха. – А ведь было время, я очень любил голландкие сигарилос – такие плотные и крепкие сигарки… Только теперь все в прошлом. Едва хватает на пачку сигарет в неделю.
– Неужели Витунов так плохо платит? – спросил Стерх. – Тот самый Витунов, который только что, буквально за последние три года сколотил даже по европейским меркам совсем немалый кошт? На торговле «шмотьем», как ты сказал, на валюных перепадах, может быть, на ремонте всех этих своих бесчисленных магазинов?
– Впервые слышу, что он считается богатым, – промурлыкал Жемал и сделал рукой движение, от которого косилка взвыла громче, но бывший фарцовщик перестарался, и она вдруг умолкла.
– Не верю, – отозвался Стерх. – Принимая во внимание твою бывшую специализацию. Ведь то, чем занимается Витунов, и фарца, за которую тебя посадили – близнецы-братья. Скажешь, нет? Это следует обдумать, почему ты, такой известный левый торгаш начала восьмидесятых, вдруг оказался тут, у Витунова, который определенно – «легкоимпортный» торгаш середины девяностых.
– Ничего об этом не знаю, – глухо отозвался Жемал. – Могу сказать только, что я работаю, что у хозяина денеги есть, хотя и не сказал бы, что их – не меряно, и что он, скорее всего, более умный человек, чем был я когда-то. У меня не вышло, а у него, – и он сделал быстрый жест в сторону дома, гаража на несколько боксов и парка.
– Что тебя привлекает в этой работе, Жемал? – спросил Стерх. Покуривая, он делал вид, что внимательно наблюдает за бывшим королем Подольской фарцы. – Ведь ты, со своим опытом и ходкой на зону мог бы занять в криминале место повыше, чем занимаешь сейчас?
– Сказал же, я – завязал.
Он снова включил свою косилку, и они снова пошли рядом, на этот раз в молчании. Это Стерха устраивало, потому что с дальнего конца газона можно было заглянуть за дом, и увидеть что-нибудь, что было не видно с дороги. И он увидел.
В креслицах, больше похожих на усложненные шезлонги, лежало несколько мужичков и дамы в строгих, едва ли не форменных костюмах, а на подиуме, где во-время памятной вечеринки выступал ансамбль, крутились какие-то девицы. Рядом с подиумом стояла строгая, как палка, женщина и вещала в небольшой, повешенный на плечо мегафончик с выносным микрофоном:
– Комплект из трех деталей, на осень. Материал – твид, что позволяет легко обозначить фигуру в талии, но в рукавах и юбке сделать его очень индивидуальным. Обратите внимание, на нессиметричное положение пуговиц…
– Что это? – спросил Стерх.
– Осенне-зимняя коллекция, – отозвался Жемал. – Цеховики съехались чуть не со всего СНГе.
Опять, от отвращения к слову он смягчил последнюю согласную, определенно, у него был языковой слух – штука довольно редкая в нашим времена. На подиуме появилась другая девица.
– Марион демонстрирует комплект вечернего и делового назначения. Мы назвали его «Шик де нуар». Материал – немного «сжатая» тонкая шерсть с добавками. Обратите внимание на обшлага у рукавов и отворот на брюках. Они добавляют комплекту в зависимости от освещения и места или строгий, или смягченный, интимный характер.
– Бред какой-то, – отозвался Стерх.
– Это торговля, начальник, – сказал Виталий-Жемал. – Не для таких, как мы.
Стерх посмотрел на него, резко повернулся на месте и пошел в сторону подиума. Он шагал так уверенно, посасывая «респектабельную» трубочку, что на миг ему показалось, что Жемал не поймет, что происходит. Но тот сообразил и завопил:
– Эй, начальник! Стой… Стой, говорю, а то хуже будет!
Стерх остановился, медленно повернулся и со старательно скрытым беспокойством посмотрел на Жемала. А тот показал в сторону калиточки у выездных, на этот раз, ворот.
– Сматывай отсюда, пока я подмогу не вызвал.
– Ничего не выйдет, приятель, – отозвался Стерх. – У меня есть еще вопросы. Я подшиваю их в папочку под именем «Нюра».
Жемал кивнул головой.
– Хорошая и вежливая девочка. Я бы не хотел, чтобы ты своими ментовскими лапами касался ее.
– Как я слышал, она несколько дней нигде не появлялась.
– Путешествовала, – отозвался Жемал и чуть нахмурился. – Не одна, конечно, но это не наше с тобой дело. Она совершеннолетняя, и может делать с собой все, что захочет.
– Она тут? – мягко спросил Стерх.
– Загорелая, как головешка, на юге загар быстро пристает.
Жемал знал, что делал, он отвечал, только ответ его был никак не связан с вопросом. Это был старый, отменно отрепетированный трюк уголовников, впрочем, и некоторые нынешние политики им пользовались, хотя чаще от глупости, чем со значением.
– Значит, она в доме?
– А где же ей быть?
– Вот и отлично, я хотел бы на нее посмотреть.
– Нет, начальник. Какой бы крутой ты не был, но если нет санкции, впустить тебя не могу.
– Санкции нет, – Стерх пососал трубку, она погасла, видно, он хуже владел собой, чем ему казалось. – Тогда вытащи ее сюда.
Жемал смерил Стерха с ног до головы прищуренным взглядом. Это был плохой, оценивающий взгляд, но главное – он был слишком уверенным. Такую уверенность ему не могло добавить признание, что официальной санкции на проникновение в дом у Стеха не имелось. А было что-то еще, более заковыристое… Или Стерху так показалось.
– Нюру? – спросил Жемал наконец.
– Ее самую.
– Ничего не выйдет, – проговорил Жемал, и как показалось Стерху, сглотнул слюну. – Она не пойдет… С утра не очень хорошо себя чувствует.
– Больна?
– Может, и больна, я не доктор… – Вдруг Жемал рассвирепел. – Все, начальник. Сваливай отсюда, пока беды с тобой не произошло.