– Зачем бы им потребовалось его убивать? – Линдберг все-таки закурил, разгоняя дым рукой, чтобы Стерх меньше нервничал. – Убийство – серьезное преступление, даже в наши дни, даже у нас. И он должен был сообщить тебе содержание переговоров, которые провел по телефону. Ты разве не просил его об этом?
– Просил, – согласился Стерх. – Но он мог пренебречь просьбой, если его проинструктировали как-то… настойчиво. Например, сообщили, что его подружку прибьют, если он все расскажет мне. Не забывайте, он ее, похоже, действительно любил.
– Что ты о ней думаешь? – спросил Линдберг.
– Покажите еще раз фотографию, – попросил Стерх. Получив ее в руки, он снова рассмотрел это лицо, и вынужден был согласиться со своим первым впечатлением. Девушка не стоила того, чтобы за ней гоняться.
– Она не подходит Халюзину, – выговорил он. – Он был разведен, у таких людей возникает желание не связываться с хищными особами в юбке. А эта выглядит как… хорек.
Линдберг тоже осмотрел фотографию, кивнул.
– Элегантная и довольно ленивая. Такие сейчас идут… в секретарши к депутатам, хотя бы местного пошиба.
После этого на фотографию стала смотреть Вика. Она сдержано покачала головой, ничего не произнесла, и вернула ее Собинову.
– Как-то это все не очень обычно, – высказался, наконец, и он, засовывая фотографию в карман.
– Что у него еще было в карманах? – спросил Собинова Стерх.
– Больше ничего, только бумажник. Даже сигарет нет… Ключи, конечно, остались в замке зажигания.
– Так, – чуть устало кивнул Линдберг, уже не отгоняя клубы дыма от Стерха. – Если это все, то я вас, мистер частный детектив, не задерживаю.
Они с Собиновым повернулись и отправились к «уазику». Вика проводила Линдберга взглядом.
– Почему ты не сообщил ему всего, что мы знаем о девушке?
– Например?
– Что они жили вместе, что она после смерти матери продала квартиру, что поступила в МОНИКИ?
– Машина Линдберга работает очень точно. Может, не слишком быстро, но точно. Уже к завтрашнему дню он будет это все и сам знать. К тому же, с большей достоверностью, чем это знаем мы. И даже с большими подробностями. Кроме того…
Они пошли к «Ниве» Стерха.
– Что?
– Мне нужно немного времени. А получить его я могу, только если Линдбергу будет чем заняться. Вот пусть и занимается.
– Зачем тебе время?
– Очень просто, – Стерх даже остановился, повернулся к Вике. – Потому что мы продолжаем наше дело. – Он проследил, как машина с Линдбрегом и Собиновым проехала мимо, в сторону Москвы. – Ты сегодня же отправишься в МОНИКИ, найдешь там отдел кадров, попробуешь выяснить, где она обитала, пока не исчезла оттуда, и поговоришь со всеми, кто ее знал.
– А ты? – спросила Вика.
– А я отправляюсь в Воронеж. Попробую понять, как там жил архитектор Халюзин. Наш такой неудачливый клиент… Благо, у нас теперь есть адрес.
Глава 20
Отвезя Вику в МОНИКИ и залетев на полчаса домой, Стерх сбросил в дорожную сумку, на которую еще по прежней поездке едва мог смотреть, памятуя тот отчаянно-кошмарный перегон в Крым, немного белья, сунул в наплечную кобуру свой «Стерлинг» и потопал к двери. Уже выйдя в коридор, он вынужден был вернуться, и нашел большой на четыре батарейки фонарь, а потом, покопавшись в верхнем ящике стола, отыскал и короткий, как ручку, и почти такой же тонкий фонарь на две пальчиковые батарейки.
Часы показывали без чего-то четыре, когда его «Нива» двинулась по Люсиновской, как в прошлый раз. Только теперь он свернул на Каширку. Саму Каширу проехал когда стал накрапывать дождик, особенно неприятный потому, что он как-то неувернно повел себя в этих не очень широких провинциальных улочках, вдруг испугавшись, что заблудится. У него возникло даже желание остановиться и расспросить кого-то, как выехать на мост через Оку, но он пересилил себя, решил, что это признак нежелания ехать на юг, отвлекся, и очухался только когда увидел указатель поворота на Мордвес.
Потом дело пошло веселее, около Ефремова ему очень захотелось есть, но он продержался до Ельца и лишь тут сделал небольшую остановку со вкусом, неторопливо разобравшись с совсем неплохим пловом и шашлыком, как водится, из неизвестно какого мяса, запив все это огромным количеством жидкого кофе.
К Воронежу он подъезжал уже ощущая усталость, но все еще ему только предстояло, поэтому он крепился. Было без чего-то одиннадцать часов, уже основательно смерклось и машин на улицах города стало совсем немного, но люди еще не ложились, светились окна большинства домов и в небольших уже по-южному палисадниках, мимо которых он проскакивал, толкалась беззаботная молодежь.
Покружив по городу, он отыскал улицу Приречную, тихую, едва освещаемую всего-то пятком фонарей, которые уже не способны были разогнать мрак, пронзаемый резкими, совершенно осенними по запаху и силе порывами ветра. С одной стороны улицу составляли четырехэтажные дома, на два подъезда. Такие любили в предвоенные годы строить на центральных улицах провинциальных городов. Перекрытия у них были деревянные и как правило отчаянно скрипели. А вот с другой стороны улицы стояли трехэтажные длинные бараки, из тех, что строили сразу после войны пленные. В прежние годы в них обитало гораздо больше народу, чем в довоенных домах, и в плане удобств они были куда проще, но выстроены оказались прочнее и аккуратнее. А потому со временем их перестраивали, превращая в совсем недурное по провинциальным меркам жилье. Об этом стоило бы поговорить с самим Халюзиным, подумал Стерх, паркуясь напротив дома с табличной «шесть».
Он осматривался минут двадцать, спокойно попивая «Спрайт», жуя на всякий случай остывшие хот-доги, которые купил, расспрашивая об этой Приречной в шоферской забегаловке. Между двумя бараками, которые его интересовали, шевелилась, видимо, расположившись на укромной лавочке, какая-то парочка. Парень был настроен вяло, а вот девица чего-то от него добивалась, или Стерх неправильно понимал ситуацию. На них из окон дома напротив время от времени поглядывало чье-то белое, или даже серое при этом свете лицо, видимо, мать парня – судя по его пассивности, он подозревал об этом.
По улице прошло всего трое взрослых, один мальчишка лет десяти, нахохлившийся и отчаянно замерзший, и пробежало две собаки. Потом Стех вдруг бросил слежку и поймал себя на том, что просто дремлет, откинувшись назад. Окна он правда поднял, так что это было почти безопасно. Взглянул на часы, было начало первого. Парочка с лавочки давно исчезла, лицо в окне больше не показывалось, прохожих вовсе не было видно. Оглядевшись еще раз, и пожалев, что он не может купить себе прибор ночного виденья, Стерх выбрался из машины, запер ее поосновательнее, и пошел к парадной, над которой среди прочих отыскал и табличку «шестнадцать», означающей квартиру.
Она оказалась на третьем этаже, налево от лестницы. Дверь была простая, строганная, какую установили еще строители сорок с чем-то лет назад, без всяких новомодных штучек. Это внушало надежду. А вот что ее не внушало, так это сердцебиение, которое Стерх вдруг ощутил висками, пульсом на шее и даже слабоватым мерцанием в глазах.
– Ничего страшного, – прошептал он себе, – обычная реакция… Ведь ты не очень-то привык к взлому, не так ли?
А это было именно то деяние, которое можно было квалифицировать как нарушение неприкосновенности чужого жилища. Подумывая об этом, он на всякий случай нажал на кнопку звонка. Трель за дверью испугала его своей резкостью и отчетливостью, но на нее никто не отозвался. Он позвонил еще раз, на случай, если подруга архитектора по одним ей ведомым причинам вдруг да вернулась, но все вышло, как Стерх и ожидал. По ту сторону двери никого не было, никто его там не поджидал. Он обогнал всех. А потому достал пистолетик-отмычку, вставил пружинистую шпильку в отвертие обычного английского замка, подергал поводок и раскрыл дверь, словно она только и ждала его.