На минутку она задумалась: «Постой, ведь я – жертва! Да, да жертва! А жертве по закону полагается компенсация за моральный ущерб. Ведь он насмехался надо мной, измывался, причём публично. При всех оскорбил, назвав улиткой, сороконожкой и бррр… стоглавой вшой. Уж этого я никому не прощу, по полной программе загремишь, сволочь. Попомнишь ещё меня, гад».
Однажды я шёл по тротуару среди толпы, и какое-то меланхолическое настроение овладело мной. Вечерело, и сумерки медленно опускались на город. Прохожие торопливо шли по запруженной улице, не замечая никого вокруг. Ноябрь подходил к концу. Вдруг впереди я увидел фигуру высокого мужчины. В плаще и шляпе она сразу бросилась мне в глаза. На мгновение мне показалось, что я знаю его. Какие-то неуловимые черты, подсказали мне: что это он. Человек шёл мне навстречу. Не отрывая глаз, я следил за ним. Вот только несколько метров разделяет нас, он почти рядом. Да я узнал его. Но что произошло с ним? Где та уверенная походка, пылающий блеск горящих глаз? Что случилось с ним? Он изменился до не узнаваемости. Почему он такой грустный и опустошённый? Приблизившись ко мне, он даже не взглянул в меня. С изумлением разглядывая мужчину, я не мог понять: что надломило его, что легло тяжким бременем на его плечи? Это каменное лицо, потухший мёртвый взгляд. Совершенно растерянный и обескураженный я, вытянув руку, невольно прошептал:
– Товарищ поэт, прошу вас, не надо. Пожалуйста, улыбнитесь. В жизни бывают серые дни, но они проходят. Поверьте, печаль пройдёт, и удача снова встретится с вами.
Но он прошёл мимо, даже не обернувшись. Его опущенные плечи, сгорбленная спина уже не напоминали того человека, которого я видел тогда, в театре. Что надломило его? Может он тоже услышал эти проклятые голоса? Но зачем? Зачем ему слышать этот бред? Эту чушь! Поэты рождаются для другого.
Вдруг на мгновение мне показалось, что кто-то подошёл ко мне сзади и, перешагнул через меня. Пригнувшись, я спрятал голову в плечи и в страхе замер. С опаской глянув вверх, увидел каблук и подошву ботинка. Кто-то большими шагами быстро поднимался вверх по небесной лестнице. Прошла минута, и огромная штанина, мелькнув среди облаков, исчезла, и серая пелена угрюмых бесформенных туч медленно затянула небо.
Я стоял посреди тротуара среди толпы, которая словно вода бездушного океана обтекала меня со всех сторон. А дождь лил сверху, и уже нельзя было разобрать, где кончается небо и начинается грешная земля. А над всей этой гудящей галдящей толпой озлобленных обывателей медленно поднималась ввысь огромная фигура человека. Мужчина, скрестив руки на груди, с презрением и глубоким разочарованием взирал на весь хаос и какофонию внизу. Люди, устремив взоры на это необыкновенное небесное явление, с изумлением и страхом поднимали лица к темнеющим небесам.
До сих пор не могу понять: было это наяву, или воображение сыграло со мной злую шутку? Я не знаю.
2012 г. – 20. 03. 2014 г.
Путана
Пузырьков сидел в кресле перед телевизором и размышлял. Концерт давно закончился, а в ушах настойчиво звучали слова из песни: «Путана, путана, путана, Ночная бабочка, но кто же виноват?» Какое-то щемящее, давящее на грудь чувство неотступно витало над ним, и великая необъятная скорбь к представительницам древнейшей профессии обуяла его существо. Он встал и подошёл к окну. Ночь опустилась на город. Зажглись фонари, вспыхнули рекламы и, озарив надвигающуюся тьму разноцветными огнями, побежали по кругу, играя и дразня причудливыми тенями. Пробуждаясь от дневной спячки люди, дома, машины нехотя погружались в ночной водоворот.
Глядя в таинственную, манящую темноту за стеклом, Пузырьков невольно представил: вот сейчас, в этот поздний таинственный час, на панели возле холодной бездушной стены стоит она: голодная, неприкаянная и ждёт; ждёт своей страшной незавидной участи. Пройдёт время, и появится это чудовище, эта сытая мордастая образина, у которой одно на уме. Это мерзкое, похотливое животное, этот самец, эта обезьяна, эта, эта… Тут словарный запас Пузырькова иссяк, и движение картинок в мозгу остановилось. В досаде, резко дёрнув головой, он отошёл от окна, но возмущённая мысль, бешено колотясь в мозгу, настойчиво твердила: «Всё равно, жизнь у них трудна и опасна. А вдруг маньяк, уголовник, ведь для них человеческая жизнь – ничто, фикция, пыль и прах с грязных сапог». А песня назойливо звучала в голове, терзая растревоженное сердце: