Апрельское письмо
(Brev i april, 1979)
По каким-то ландшафтам мы путешествовали, в каких-то жили, – и чаще всего это были совершенно разные ландшафты.
Есть перенос сознания из этих ландшафтов и их превращение
в осязаемое пространство, в той мере, в какой разные отдельные ландшафты срастаются.
Есть наша работа с образами (и) словами, чтобы вернуть все вещи в ландшафт, из которого они происходят. В тот, что всегда один и тот же.
I
•••••Наше возвращение каким-нибудь ранним утром,чуть мы успеваем проснуться.Воздух бледный и немного прохладный,и он проходит лёгкой рябью по коже,словно плёнка влаги.Мы говорим о ткани паука,как получается паутина,и о дожде, вымывшем водную гладь,мимоходом, пока мы спали,пока держали путьпо земле.И вот мы у домаи купаемся в пыли садовой дорожки,как те же воробьи.
••••Этот водопадобразоввправду дом?[37]Вправду ли намвыпало житьв этом падениисквозь множествобожеств?Жить и накрывать на стол,разделять трапезу?
•Распаковываю пожитки,какие-то украшения,несколько игрушекбумагу,необходимые вещи,помещённые внутрьв этот мирна какое-то время.И пока ты рисуешьи наносишь на картуцелые континентымежду кроватьюи столом,лабиринт вращаетсяна своём крюке,и нить,которая никогда из него не выводит,на мгновение оказываетсяснаружи.
••Затем свет внезапнообрушивается в комнатуи делает нас невидимыми.Солнце круглое,раз яблоко – зелёное,и они поднимаются и падают.
•••Уже на улицес деньгами, зажатымив руке,и мир – белая пекарня,где мы просыпаемся слишком ранои видим сны слишком позднои где потоки из грубыхи нетронутых мыслейближе всего подступают к истине,задолго до того, как помыслятся.
II
•••Переполошенные голуби повсюдуи страх за стихотворение,которое испуганновспархивает в воздухот легчайшегодвижения.Бросаю хлебные крошки,чтобы слова вели себятише.Скороостаётся только звук стучащихклювовв погоне за мельчайшейкрошкойсмысла,бессвязныйи безжалостный.Вскоре тольколегитимноепринуждение к миру.
••Затем свет внезапноврывается внутрьи кричитво рту сам по себе,когда мы рождаемся.Однако более бессмысленнои красиво,чем к послеобразупечали,прислушиваются глазак свету,что бел и текуч,как молоко.И пока мы пьём,мы слышим жажду,которая утоляется.
•••••Выхожу на террасу,когда сумерки открывают свои шлюзыи всё скользит в согласиис самим собой.И то, о чём ты спрашивал,о ткани паука,и о дожде, что мыл водную гладь,и, кажется,но точно не знаю,можно ли помнить росу.Росу, которая летомтак мягко вспушила паутину,как может только чудо;учила тому, что́ есть труд,что он есть то, что он есть,как слово dug,роса же бо в зеркале —божий образ, gud.
••••Всё оставлено,что я продумала,и преданомируопять.Этот домскорлупа,хрупкий поцелуйбез удивления.Отзвучал,как шёпот,сквозь множестволистьев,где-то в другом месте,на дереве,на которое смотрит кто-то другойиздали,может быть, из автобусана остановке.
•А так-то всё зима и летои снова зима,проведённая в компаниис чем-то таким простым,как совершенновнемирныйплод граната,который ничегоне говорит.И пока ты спишьи картографируешьцелые континентывдоль береговсна-реки,я достаю гранат изфиолетовой бумагии разрезаю егона две половинки.Он похож наиной вид мозга,не такой, как у нас.Кто знает,знает ли гранатсам в себе,что он называетсякак-то иначе.Кто знаетможет, я саманазываюськак-то иначе,чем сама самой.Я мыслю,и, значит, я частьлабиринта.Слова утешенияи надежда на выход.Есть ведь только рекаи два её высоких берега.На одномрассказ, идиллияи бурная надеждана разъяснениеи развязку.На другомлишь одно-единственное разъяснение,которое расширяетсяи расширяетсяи расширяетсявнутрьсамого себя[38].