Дом утром
Смеется утром дом у моря, веселится,
На крыше играет черепица,
Трепещет кисея туманная за ним,
И солнце жемчугом искрит сквозь легкий дым.
И видно с грозных скал: пространство все до низа
С младенцем Лидия выходит на порог,
Где, ластясь, виноград увить всю стену смог,
Серьезная, она глядит с улыбкой нежной,
Подставив ветру пук своих волос небрежный.
С небесной лестницы сбегает юный день,
В короне из цветов, растапливая тень.
И море к встрече с ним становится лучистым,
Весь закрыв сияньем серебристым…
Но дети вырвались, уже на пляж бегут:
Все раковины там их, полуголых, ждут.
Напрасно Лидия ворчит на них: дробится
Хрустальный детский смех и счастьем брызжут лица…
Смеется утром дом у моря, веселится.
Мудрость
Старик , смысл всех тайн постигший сам,
Всю мудрость, за сто лет подобным став богам,
Он с -пастухом сидит на мхе и слышит,
Беседуя, как ночь теплом и лаской дышит,
И на пустой залив глядит, где над водой
Созвездия, толпясь, восходят чередой…
, добр, кудряв, при ярком свете лунном
Темнеет прядь на лбу — и мраморном, и юном;
Бежит он шумных игр, нескромных слишком слов,
И старцу он милей всех прочих пастухов.
Лишь для него он дал по бороде волнистой,
Как маслу, знаньям течь, почуяв чистый.
Он о плодах, цветах, о ядах речь ведет,
О том, как встроен в год времен круговорот.
В любой материи одной души частица
Ему видна, как свет, в котором жизнь родится.
Так воды темные, встречаясь с новым днем,
Неспешно ширятся, сливаясь вдруг с огнем.
жадно слушает, он весь горит, пылает:
Познать он должен все, и меньше не желает,
Вселенский уловить порядок и понять,
Чтоб в вечность лестницу хрустальную поднять,
Сквозь протянув ее, считать ступени,
Мгновенье созерцать, слепящее сквозь тени.
И под вуалью звезд бесчисленных суметь
Увидеть лик того, чей взгляд дарует смерть.
весь дрожит, и мысль, как сильный хмель в нем бродит,
Глаза его блестят, и голос вдруг подводит…
Но положив на губы, как печать,
юноше не хочет отвечать.
побледнел: он был так дерзок непристойно,
Что должен приговор любой принять достойно,
Которым будет его обличена…
И вечно падать вниз, где вечна тишина!