1. Главная
  2. Книги
  3. Рождественский Роберт Иванович
  4. Стихи
  5. Страница 8
Выбрать главу

Голос

Е. Евтушенко

Такая жизненная полоса, а, может быть, предначертанье свыше. Других        я различаю голоса, а собственного голоса                       не слышу. И всё же он, как близкая родня, единственный,               кто согревает в стужу. До смерти будет он                    внутри меня. Да и потом            не вырвется наружу.

?

Кочевники

Ч. Чимиду

У юрты ждут осёдланные кони. Стоит кумыс на низеньком столе… Я знал давно, я чувствовал,               что корни мои — вот в этой            пепельной земле!.. Вскипает чай задумчиво и круто, — клубящегося пара торжество. И медленно            плывёт кумыс по кругу. И люди величаво                 пьют его… А что им стоит на ноги подняться, к высокому порогу подойти. "Айда!" И всё. Минут через пятнадцать они уже не здесь. Они —       в пути… Как жалок и неточен был учебник! Как он пугал меня! Как голосил: "Кочевники!!" Да я и сам кочевник! Я сын дороги, самый верный сын…
Всё в лес смотрю. И как меня ни кормят, и как я над собою ни острю, — из очень тёплых и удобных комнат я в лес смотрю. Всё время           в лес смотрю! То — север, то — большое солнце юга! То — ивняки, то — колкое жнивьё… И снова         я раскладываю юрту, чтобы потом опять собрать её!.. Приходит ночь. И вновь рассветы брезжат, протяжными росинками звеня… И подо мной,              как колесо тележье, поскрипывает добрая земля.

?

" Неправда, что время уходит "

Неправда, что время уходит.                             Это уходим                                        мы. По неподвижному времени.                          По его протяжным долинам. Мимо забытых санок                    посреди сибирской зимы. Мимо иртышских плёсов                       с ветром неповторимым. Там, за нашими спинами —                          мгла с четырёх сторон. И одинокое дерево,                    согнутое нелепо. Под невесомыми бомбами —                          заиндевевший перрон. Руки, не дотянувшиеся                 до пайкового хлеба. Там, за нашими спинами —                          снежная глубина. Там обожжённые плечи                      деревенеют от боли. Над затемнённым городом                         песня:                                "Вставай, страна-а!.." "А-а-а-а…" — отдаётся гулко,                                будто в пустом соборе… Мы покидаем прошлое.                      Хрустит песок на зубах. Ржавый кустарник                  призрачно топорщится у дороги. И мы на нём оставляем                       клочья отцовских рубах и надеваем синтетику, вредную для здоровья. Идём к черте, за которой —                            недолгие слёзы жён. Осатанелый полдень. Грома неслышные гулы. Больницы,           откуда нас вынесут.                               Седенький дирижер. И тромбонист, облизывающий              пересохшие губы… Дорога — в виде спирали.                          Дорога — в виде кольца. Но — отобедав картошкой                    или гречневой кашей — историю Человечества                      до собственного конца каждый проходит по времени. Каждый проходит. Каждый. И каждому — поочерёдно —                          то солнечно,                                       то темно. Мы измеряем дорогу                    мерой своих аршинов. Ибо уже установлено                     кем-то давным-давно: весь человеческий опыт — есть повторенье ошибок… И мы идём к горизонту.                        Кашляем.                                 Рано встаём. Открываем школы и памятники.                              Звёзды и магазины… Неправда, что мы стареем! Просто —          мы устаём. И тихо отходим в сторону,                           когда кончаются силы.
~ 8 ~