Стихи Виталия Калашникова, которые очень нравятся Бакшутову, Давыдову и Маше

1982

* * *

Корова стоит над раскопом и «му-у» говорит,
Глубокий колодец в раскопе «му-у» отвечает корове,
Собака сидит на цепи и «гав» говорит о корове,
Глубокий колодец в раскопе «гав» повторяет.
Зудит над раскопом комар, словно зуб заболевший,
И стоном тончайшим наполнен глубокий колодец.
И ночью паук заплетает его горловину,
И утром течет белена в это черное ухо,
Туда, где в оброненной амфоре из Гераклеи
Живет ожиданьем печальная девушка Эхо
С бессмертной надеждой, с любовию неразделенной…
Корова стоит над раскопом и «му-у» говорит,
Эхо из амфоры «му-у» отвечает корове.

1982

* * *

В осеннее утро нырну, как в холодную воду,
И буду глядеть, поднимаясь на гребень волны:
Багряным потоком, нащупавшим брешь на свободу,
Течет виноград через край танаисской стены.

Я сделаю шаг и, как будто наткнувшись на камень,
На воздух наткнусь, что, как льдинка, хрупок и чист.
У рва городского я трогаю воздух руками,
Который застывшей слезою накрыл Танаис.

1984

ПЕРЕД ДОЖДЕМ

Не чувство, нет, только зачаток,
Как дождь, что еще назревал..
Я чистил молочный початок,
Как будто перчатку срывал,

И ей протянул. И с шуршаньем
Обрушился первый раскат.
Я знал уже — мы совершаем
Какой-то старинный обряд.

Я думал: "Неужто? За что мне
Опять это поле и свет?"
Смеялась: "Я это запомню:
Кормил кукурузой поэт".

Запомнишь? Ну что же, запомни,
Запомни, попробуй забудь!
И снова не верил: "За что мне?"
И первые капли на грудь.

1983

* * *

Рука, что касалась распластанной глины,
Казалась протяжным струящимся чудом,
И глина вилась золотым серпантином
И вдруг поднималась старинным сосудом.

Канфар восходил, вырастал, и над кругом
Взлетали, как взмах дирижера и мага,
Две плотно сведенных ладони испуга.
Меж ними вилась истонченная влага.

И как мое сердце сейчас замирает,
И как замирало светило на склоне —
Канфар замирает. И вот уже тонут
И тают в тазу две кирпичных ладони.

1985

ИЗ ЦИКЛА "В ЗАЛАХ МУЗЕЯ"

1.

Здесь семь столетий волна омывала высокие стены.
В детях здесь эллинов кровь перемешана с варварской кровью.
Путник, о чем размышляешь, свой эллинский локон поправив,
Глядя со скифским прищуром на древние камни развалин?

2. Некрополь

Как обстоятельно древние в путь провожали последний!
Кони в могиле, еда, украшенья, рабы и оружье…
Вновь о бессмертье души нить доказательств Платона.
Жадно слежу, но, увы! Доказательства эти наивны.

1984

КОСТЮМЫ

1.

Римский сенатор заезжий, одетый в тунику и тогу,
Мерзнущий греческий воин, одетый в хитон и гиматий,
С завистью смотрят на варваров в шапках и кожаных куртках,
Теплых штанах и сапожках, удобных для Скифии мрачной.

2.

Модница утром надела хитон. Привезен из Коринфа.
Пеплос, к ногам ниспадавший широкими волнами складок,
Диплосом плечи укутала, косы покрыла вуалью,
Но и штаны надевает, Скифии климат ругая.

1984

* * *

Неужели надеешься что-то в себе изменить?
Неужели не видишь, что ты ничего не умеешь?
Ты не можешь ни сесть за комбайн и ни встать за станок,
ну, а если и встанешь, то сколько ты выдержишь? месяц?
Только месяц, который забудешь потом навсегда?
Неужели надеешься как-то еще увильнуть?
Да, конечно, легко затеряться среди миллионов,
но ведь ты ничего не умеешь, и этого ты не сумеешь.
Я прошу об одном: ты прислушайся и оглянись,
мне не нужно ответов, ты выслушай только вопросы:
Ты не пишешь уже о пожарах, смертях и крушеньях,
потому что назавтра… ведь правда? Пылает и гибнет?
Ты скрываешь, что слеп, и все годы живешь лишь наощупь?
И ее ты не продал, не отдал, и не потерял
(вдох), а просто не видел давно, и не знаешь, куда она делась,
ты ведь пуст как… ведь верно? В тебе уже долго не ты?
А теперь — только быстро — обычное:
возраст?
     число?
        день недели?
К твоим женщинам приглядываются цари,
а друзья не доверяют тайн?