* * *
Восстань, о Греция, восстань. Недаром напрягала силы, Недаром потрясала брань Олимп и Пинд и Фермопилы.
Под сенью ветхой их вершин Свобода юная возникла, На гробах Перикла, На мраморных Афин.
Страна героев и богов Расторгла рабские вериги При пеньи пламенных стихов Тиртея, Байрона и Риги.
* * *
Зорю бьют... из рук моих Ветхий Данте выпадает, На устах начатый стих Недочитанный затих Дух далече улетает. Звук привычный, звук живой, Сколь ты часто раздавался Там, где тихо развивался [Я давнишнею порой.]
* * *
Счастлив ты в прелестных дурах, В службе, в картах и в пирах; Ты St.-Priest в карикатурах, Ты Нелединский в стихах; Ты прострелен на дуеле, Ты разрублен на войне, Хоть герой ты в самом деле, Но повеса ты вполне.
<НА НАДЕЖДИНА.>
Надеясь на мое презренье, Седой зоил меня ругал, И, потеряв [уже] терпенье, Я эпиграммой [отвечал]. Укушенный желаньем славы, Теперь, надеясь на ответ, [Журнальный шут], холоп лукавый, Ругать бы также стал. - О, нет! Пусть он, как бес перед обедней, Себе покоя не дает: Лакей, сиди себе в передней, А будет с барином расчет.
* * *
Был и я среди донцов, Гнал и я османов шайку; В память битвы и шатров Я домой привез нагайку.
[На походе, на войне] Сохранил я балалайку С нею рядом, на стене Я повешу и нагайку.
Что таиться от друзей Я люблю свою хозяйку, Часто думал я об ней И берег свою нагайку.
САПОЖНИК. (притча)
Картину раз высматривал сапожник И в обуви ошибку указал; Взяв тотчас кисть, исправился художник. Вот, подбочась, сапожник продолжал: "Мне кажется, лицо немного криво... А эта грудь не слишком ли нага?".... Тут Апеллес прервал нетерпеливо; "Суди, дружок, не свыше сапога!"
Есть у меня приятель на примете: Не ведаю, в каком бы он предмете Был знатоком, хоть строг он на словах, Но чорт его несет судить о свете: Попробуй он судить о сапогах!
<НА НАДЕЖДИНА.>
В журнал совсем не европейский, Над коим чахнет старый журналист,
С своею прозою лакейской
Взошел болван семинарист.
ДОН.
Блеща средь полей широких, Вон он льется!... Здравствуй, Дон! От сынов твоих далеких Я привез тебе поклон.
Как прославленного брата, Реки знают тихий Дон; От Аракса и Евфрата Я привез тебе поклон.
Отдохнув от злой погони, Чуя родину свою, Пьют уже донские кони Арпачайскую струю.
Приготовь же, Дон заветный, Для наездников лихих Сок кипучий, искрометный Виноградников твоих.
ДОРОЖНЫЕ ЖАЛОБЫ.
Долго ль мне гулять на свете То в коляске, то верхом, То в кибитке, то в карете, То в телеге, то пешком?
Не в наследственной берлоге, Не средь отческих могил, На большой мне, знать, дороге Умереть господь судил,
На каменьях под копытом, На горе под колесом, Иль во рву, водой размытом, Под разобранным мостом.
Иль чума меня подцепит, Иль мороз окостенит, Иль мне в лоб шлагбаум влепит Непроворный инвалид.
Иль в лесу под нож злодею Попадуся в стороне, Иль со скуки околею Где-нибудь в карантине.
Долго ль мне в тоске голодной Пост невольный соблюдать И телятиной холодной Трюфли Яра поминать?
То ли дело быть на месте, По Мясницкой разъезжать, О деревне, о невесте На досуге помышлять!
То ли дело рюмка рома, Ночью сон, поутру чай; То ли дело, братцы, дома!... Ну, пошел же, погоняй!...
МЕДОК. (МЕДОК В УАЛЛАХ)
Попутный веет ветр. - Идет корабль, Во всю длину развиты флаги, вздулись Ветрила все, - идет, и пред кормой Морская пена раздается. - Многим Наполнилася грудь у всех пловцов. Теперь, когда свершен опасный путь, Родимый край они узрели снова; Один стоит, вдаль устремляя<?> взоры, И в темных очерках ему рисует Мечта давно знакомые предметы, Залив и мыс, - пока недвижны очи Не заболят. Товарищу другой Жмет руку и приветствует с отчизной, И господа благодарит, рыдая. Другой, безмолвную творя молитву Угоднику и [деве] пресвятой, И милостынь и дальних поклонений Старинные обеты обновляет, [Когда] найдет он вс° благополучно. Задумчив, нем и ото всех далек, Сам Медок погружен в воспоминаньях О славном подвиге, то в снах надежды, То в горестных предчувствиях и страхе. Прекрасен вечер, и попутный ветр Звучит меж вервей, <и> корабль надежный Бежит, шумя, меж волн.
Садится солнце.
* * *
Стрекотунья белобока, Под калиткою моей Скачет пестрая сорока И пророчит мне гостей.
[Колокольчик небывалый У меня звенит в ушах,] На заре алой, [Серебрится] снежный прах.
* * *
(2 ноября)
Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю Слугу, несущего мне утром чашку чаю, Вопросами: тепло ль? утихла ли метель? Пороша есть иль нет? и можно ли постель Покинуть для седла, иль лучше до обеда Возиться с старыми журналами соседа? Пороша. Мы встаем, и тотчас на коня, И рысью по полю при первом свете дня; Арапники в руках, собаки вслед за нами; Глядим на бледный снег прилежными глазами; Кружимся, рыскаем и поздней уж порой, Двух зайцев протравив, являемся домой. Куда как весело! Вот вечер: вьюга воет; Свеча темно горит; стесняясь, сердце ноет; По капле, медленно глотаю скуки яд. Читать хочу; глаза над буквами скользят, А мысли далеко... Я книгу закрываю; Беру перо, сижу; насильно вырываю У музы дремлющей несвязные слова. Ко звуку звук нейдет... Теряю все права Над рифмой, над моей прислужницею странной: Стих вяло тянется, холодный и туманный. Усталый, с лирою я прекращаю спор, Иду в гостиную; там слышу разговор О близких выборах, о сахарном заводе; Хозяйка хмурится в подобие погоде, Стальными спицами проворно шевеля, Иль про червонного гадает короля. Тоска! Так день за днем идет в уединеньи! Но если под вечер в печальное селенье, Когда за шашками сижу я в уголке, Приедет издали в кибитке иль возке Нежданая семья: старушка, две девицы (Две белокурые, две стройные сестрицы), Как оживляется глухая сторона! Как жизнь, о боже мой, становится полна! Сначала косвенно-внимательные взоры, Потом слов несколько, потом и разговоры, А там и дружный смех, и песни вечерком, И вальсы резвые, и шопот за столом, И взоры томные, и ветреные речи, На узкой лестнице замедленные встречи; И дева в сумерки выходит на крыльцо: Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо! Но бури севера не вредны русской розе. Как жарко поцалуй пылает на морозе! Как дева русская свежа в пыли снегов!
ЗИМНЕЕ УТРО.
Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный Пора, красавица, проснись: Открой сомкнуты негой взоры Навстречу северной Авроры, Звездою севера явись!
Вечор, ты помнишь, вьюга злилась, На мутном небе мгла носилась; Луна, как бледное пятно, Сквозь тучи мрачные желтела, И ты печальная сидела А нынче..... погляди в окно:
Под голубыми небесами Великолепными коврами, Блестя на солнце, снег лежит; Прозрачный лес один чернеет, И ель сквозь иней зеленеет, И речка подо льдом блестит.
Вся комната янтарным блеском Озарена. Веселым треском Трещит затопленная печь. Приятно думать у лежанки. Но знаешь: не велеть ли в санки Кобылку бурую запречь?
Скользя по утреннему снегу, Друг милый, предадимся бегу Нетерпеливого коня И навестим поля пустые, Леса, недавно столь густые, И берег, милый для меня.
* * *
Зачем, Елена, так пугливо, С такой ревнивой быстротой, Ты всюду следуешь за мной И надзираешь торопливо Мой каждый шаг? [я твой]
ЭПИГРАММА.
Седой Свистов! ты царствовал со славой; Пора, пора! сложи с себя венец: Питомец твой младой, цветущий, здравый, Тебя сменит, великий наш певец! Се: внемлет мне маститый собеседник, Свершается судьбины произвол, Является младой его наследник: Свистов II вступает на престол!
ЭПИГРАММА.
Мальчишка Фебу гимн поднес. "Охота есть, да мало мозгу. А сколько лет ему, вопрос?" "Пятнадцать". - "Только-то? Эй, розгу!" За сим принес семинарист Тетрадь лакейских диссертаций, И Фебу в слух прочел Гораций, Кусая губы, первый лист. Отяжелев, как от дурмана, Сердито Феб его прервал И тотчас взрослого болвана Поставить в палки приказал.
* * *
Я вас любил: любовь еще, быть может, В душе моей угасла не совсем; Но пусть она вас больше не тревожит; Я не хочу печалить вас ничем. Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим; Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам бог любимой быть другим.
ВОСПОМИНАНИЯ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ.