«Бежала от морозов — вот беда…»
Бежала от морозов — вот беда:
От них, должно быть, никуда не деться.
Сковали землю Крыма холода
И добираются они до сердца.
Я, как могу, со стужею борюсь —
Хожу на лыжах в горы,
А под вечер
Твержу, чтобы согреться, наизусть
Скупые наши, считанные встречи…
В ПЛАНЕРСКОМ
Над горою Клементьева
Ветра тревожный рев.
Рядом с легким планером
Тяжелый орел плывет.
Здесь Икаром себя
Вдруг почувствовал Королев,
Полстолетья назад
В безмоторный уйдя полет.
Сколько тем, что когда-то
Мальчишками шли сюда,
Тем девчонкам, которых
Взяла высота в полон?..
Ах, не будем педантами,
Что нам считать года?
Возраст сердца —
Единственный времени эталон…
Над горою Клементьева
Так же ветра ревут,
Как ревели они
Полстолетья тому назад.
Через гору Клементьева
К солнцу пролег маршрут,
Хоть давно с космодромов
Туда корабли летят.
У МОРЯ
Догола
здесь ветер горы вылизал,
Подступает к морю
невысокий кряж.
До сих пор
отстрелянными гильзами
Мрачно звякает
забытый пляж.
В орудийном грохоте прибоя
Человек
со шрамом у виска
Снова,
снова слышит голос боя,
К ржавым гильзам
тянется рука.
В БУХТЕ
Чаек крикливых стая.
Хмурый морской простор.
Ветер, листву листая,
Осень приносит с гор.
Я в бухте уединенной,
С прошлым наедине.
Проржавленные патроны
Волны выносят мне.
Ввысь, на крутые дали,
Смотрю я из-под руки —
Давно ли здесь отступали
Русские моряки?
От самого Карадага
Они отползали вниз.
Отчаяние с отвагой
В узел морской сплелись.
Они отступали с боем
И раненых волокли.
А море их голубое
Вздыхало внизу, вдали.
И верили свято парни:
За ними с Большой земли
Послала родная армия
На выручку корабли.
Хрипел командир: — Братишки
Давайте-ка задний ход.
Я вижу в тумане вспышки
То наша эскадра бьет.
А в море эскадры этой
Не было и следа —
За Севастополем где-то
Наши дрались суда…
Вздыхали пустынные волны…
Да, может быть, лишь в бою
Мы меряем мерой полной
Великую веру свою.
Великую веру в отчизну,
В поддержку родной земли.
У нас отнимали жизни,
Но веру отнять не могли!
У ПАМЯТНИКА
Коктебель в декабре.
Нет туристов, нет гидов,
Нету дам, на жаре
Разомлевших от видов.
И закрыты ларьки,
И на складе буйки,
Только волны идут,
Как на приступ полки.
Коктебель в декабре.
Только снега мельканье,
Только трое десантников,
Вросшие в камень.
Только три моряка,
Обреченно и гордо
Смотрят в страшный декабрь
Сорок первого года.
В ГОРАХ
Мне на пляже сияющем стало тоскливо,
Бойких модниц претит болтовня.
Ветер треплет деревьев зеленые гривы,
Ветер в горы толкает меня.
Пусть в чащобах
Не все обезврежены мины —
Как на фронте, под ноги смотри…
В партизанском лесу, на утесе орлином
Я порою сижу до зари.
Неужели в войну так же цокали белки.
Эдельвейсы купались в росе?..
И отсюда, с вершины, так кажутся мелки
Мне житейские горести все.
Почему я не знаю минуты покоя,
У забот в безнадежном плену?..
А ведь было такое, ведь было такое —
Суету позабыла в войну…
Что ж опять довоенною меркою мерю
Я и радость, и горе теперь?
…Знойный город.
Могила на площади, в сквере —
В партизанское прошлое дверь.
Даты жизни читаю на каменных плитах:
От шестнадцати до двадцати…
Пусть никто не забыт и ничто не забыто —
Мне от чувства вины не уйти.
От невольной вины, что осталась живою,
Что люблю, ненавижу, дышу,
Под дождем с непокрытой брожу головою,
Чайкам хлеб, улыбаясь, крошу.
Потому мне, должно быть,
На пляже тоскливо,
Бойких модниц претит болтовня.