походи'-ка на заты'лке
мимо за'пертых двере'й
гу'ли пе'ли ха'лваду'
чири'кали до' ночи'
на' засеке до'лго ду'мал
кто' поёт и бро'ви чи'нит
не по'полу пе'рвая
залуди'ла пе'рьями
сперва' чем то ду'дочны'м
вро'де как уха'бица'
полива'ла сы'пала
не ве'рила ле'бе'дя'ми'
зашу'хала кры'льями
зуба'ми зато'пала
с тако'го по ма'тери
с э'такого ку'барем
в обнимку целу'ется'
в о'чи ва'лит бли'ньями
а лета'ми плю'й его'
до бе'лой доски' и ся'дь
добреду' до Клю'ева'
обратно заки'нуся'
просты'нкой за ро'дину
за ма'тушку ле'вую
у де'рева то'ненька'
за Ду'нькину пу'говку'
пожури'ла де'вица'
неве'ста сику'рая'
а Серё'жа де'ревце'м
на груди' не кла'няется
на груди' не кла'няется
не бу'кой не ве'черо'м
посыпа'ет о'коло'
сперва' чем то ду'дочны'м
14 января 1926 года
От бабушки до Esther
баба'ля мальчик
тре'стень гу'бка
рукой саратовской в мыло уйду
сыры'м седе'ньем
ще'ниша ва'льги
кудрявый носик
платком обут
капот в балах
скольжу трамваем
Владимирскую поперёк
посельницам
сыру'нду сваи
грубить татарину
в окно.
мы улицу
валу'нно ла'чим
и валенками набекрень
и жёлтая рука иначе
купается меж деревень.
шлён и студень
фарсится шляпой
лишь горсточка
лишь только три
лишь настежь балериной снята
и ту'кается у ветрин.
холодное бродяга брюхо
вздымается на костыли
резиновая старуха
а может быть павлин
а может быть
вот в этом доме
ба'баля очередо'м
канды'жится семью попами
соломенное ведро.
купальница
поёт карманы
из улицы
в прыщи дворов
надушенная
се'лью рябчика
распахивается
под перо
и кажется
она Владимирская
садится у печеря'
серёжками
- как будто за' город
а сумочкою
- на меня
шуро'ванная
так и катится
за ба'баля кале'ты
репейником
простое платьеце
и ленточкою головы
ПУСТЬ
- балабошит бабушка
Бельгию и блены
пусть озирает до'хлая
ро'станную полынь
сердится кошечкой
около кота
вырвится вырвится
вырвится в лад
шубкою о'конью
ля'женьем в бунь
ма'ханьким пе'рсиком
вихрь таба'нь
а'льдера шишечка
ми'ндера буль
у'лька и фа'нька
и ситец и я.
всё
<1925 год>
Баня
Баня - это отвратительное место.
В бане человек ходит голым.
А быть в голом виде человек не умеет.
В бане ему некогда об этом подумать,
ему нужно тереть мочалкой свой живот
и мылить под мышками.
Всюду голые пятки
и мокрые волосы.
В бане пахнет мочой.
Веники бьют ноздреватую кожу.
Шайка с мыльной водой
предмет общей зависти.
Голые люди дерутся ногами,
стараясь пяткой ударить соседа по челюсти.
В бане люди бесстыдны,
и никто не старается быть красивым.
Здесь всё напоказ,
и отвислый живот,
и кривые ноги,
и люди бегают согнувшись,
думая, что этак приличнее.
Недаром считалось когда-то, что баня
служит храмом нечистой силы.
Я не люблю общественных мест,
где мужчины и женщины порознь.
Даже трамвай приятнее бани.
13 марта 1934 года
* * *
Бегут задумчивые люди
Куда бегут? Зачем спешат?
У дам раскачиваются груди,
У кавалеров бороды шуршат.
<1933-1936гг.>
Казачья смерть
Бежала лошадь очень быстро
ее хозяин турондул.
Но вот уже Елагин остров
им путь собой перегородил.
Возница тут же запыхавшись
снял тулуп и лег в кровать
Четыре ночи спал обнявшись
его хотели покарать
но ты вскочил недавно спящий
наскоро запер письменный ящик
и не терпя позора фальши
через минуту ехал дальше
бежала лошадь очень быстро
казалось нет ее конца
вдруг прозвучал пустынный выстрел
поймав телегу и бойца.
Кто стреляет в эту пору?
Спросил потусторонний страж
седок и лошадь мчатся в прорубь
их головы объяла дрожь,
их туловища были с дыркой.
Мечтал скакун. Хозяин фыркал,
внемля блеянью овцы,
держа лошадь под уздцы.
Он был уже немного скучный,
так неожиданно умерев.
Пред ним кафтан благополучный
лежал, местами прогорев.
Скакали день и ночь гусары,
перекликаясь от тоски.
Карета плавала. Рессоры
ломались поперек доски.
Но вот седок ее убогий
ожил быстро как олень
перескочил на брег пологий
а дальше прыгнуть было лень.
О, как <нрзб.> эта местность,
подумал он, смолчав.
К нему уже со всей окрестности
несли седеющих волчат.
Петроний встал под эти сосны
я лик и нет пощады вам
звучал его привет несносный
телега ехала к дровам.
В ту пору выстрелом не тронут
возница голову склонил
пусть живут себе тритоны
он небеса о том молил.
Его лошадка и тележка
стучала мимо дачных мест
а легкоперое колешко
высказывало свой протест.
Не езжал бы ты, мужик,
в этот сумрачный огород.
Вон колено твое дрожит
ты сам дрожишь наоборот
ты убит в четыре места
под угрозой топора
кличет на ветру невеста
ей тоже умереть пора.
Она завертывается в полотна
и раз два три молчит как пень.
но тут вошел гучар болотный
и промолчал. Он был слепень
и уехал набекрень.
Ему вдогонку пуля выла
он скакал закрыв глаза
все завертелось и уплыло
как муравей и стрекоза.
Бежала лошадь очень быстро
гусар качался на седле.
Там вперемежку дождик прыскал
избушка тухнула в селе
их путь лежал немного криво
уж понедельник наступил
- мне мешает эта грива,
казак нечайно говорил.
Он был убит и уничтожен
потом в железный ящик вложен
и как-то утречком весной
был похоронен под сосной.
Прощай казак турецкий воин
мы печалимся и воем
нам эту смерть не пережить.
Тут под сосной казак лежит.
всё
19-20 октября 1926 года
Романс
Безумными глазами он смотрит на меня
Ваш дом и крыльцо мне знакомы давно.
Темно-красными губами он целует меня
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Он принес мне букет темно-красных гвоздик
Ваше строгое лицо мне знакомо давно.
Он просил за букет лишь один поцелуй
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Своим пальцем в черном кольце он коснулся меня
Ваше темное кольцо мне знакомо давно.
На турецкий диван мы свалились вдвоем
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Безумными глазами он смотрит на меня
О, потухнете, звезды! и луна, побледней!
Темно-красными губами он целует меня
Наши предки ходили на войну в стальной чешуе.
Даниил Дандан
1 октября 1934 года
* * *
Берег правый межнародный
своемудрием сердитый
обойденный мной и сыном.
Чисты щеки. Жарки воды.
Рыбы куцые сардинки
клич военный облак дыма
не прервет могучим басом
не родит героя в латах.
Только стражника посуда
опорожнится в лохань
да в реке проклятый Неман
кинет вызов шестипалый
и бобер ему на спину
носом врежется как шлюпка.