О переводах Любови Якушевой
Гордый характер сильного и умного человека, знающего, что неизлечимая болезнь очень скоро прервет его жизнь.
Два диплома МГУ (один с отличием), диссертация, книга переводов — и много книг оригинальных стихотворений после смерти.
РАДИ ЛЬНЯНЫХ КОЛЫХАНИЙ
Владимир ЛЕОНОВИЧ
Если бы Любовь Якушева оставила нам заметки на полях своих переводов, это было бы замечательное чтение. Ею преодолено оказалось несколько пространств, кроме того линейного, когда слово переводится словом и строка строкою. Её любимый Георгос Сеферис, поэт по призванью, дипломат, видимо, от скуки и хозяин, радушный хозяин любого житейского положенья — по всем приметам на русский наш язык и смысл непереводим. Уследить все его капризы, стремительные броски взгляда, угадать главное в небрежной, казалось бы, пестроте “Тетради упражнений” или “Судового журнала”, в этих вереницах и циклах, в этих обмолвках-миниатюрах, в этих заметках для себя-единственного?.. К тому же принять его родную ему фактуру, совершенную экзотику для нас, умудриться прочесть её без помех? Не ослепнуть от солнца его отчизны, раскалённого, как “Белый ангел” его стихов…
К а к на всё это отважилась Любовь Якушева?
Прерву стихи на строке, чуть колеблемой анапестом — дальше всё тот же алмазно раздробленный свет и горячий песок под лопаточкой археолога, дальше та же безритмица — но э т а строка обозначила близость моря, оно явится вот-вот в тексте стихотворения, поистине колдовского неотразимым изобилием живейших ощущений Солнца, каменистой Земли, Тайны поиска небывалого царя. Тайны чьего-то лица под золотой певучей на звук маской:
опять качанье уже алкеевой строки… Ничего праздного при всех капризах! Сразу — характер автора, которому так повезло с переводчиком, ничего не объясняющим, исполненным доверия к нашему слуху, завороженным — конечно! — магией подлин-ника. А что было бы на полях? То, по крайней мере, что выражено высокородным словом т щ е т а — тщета как результат, но не как поиск. Ещё, быть может, сожаленье, что счастливое духовное родство греков и “варягов” тысячу лет назад было теснее, чем нынче, что Геродот в чём-то оказался прав, заподозрив, что дикарь-нерв может обращаться волком. Во всяком случае, о г р о м н а я работа Якушевой есть некоторая компенсация прискорбного отдаления наших культур — русской и греческой. Где-то я уже сетовал, что “протокол” перешёл к нам от греков, а вот “эллеферия” — нет. Вздохи об утрате классического образования стали общим местом в этом жанре (вздохов, я имею в виду) и наводят, увы, на мысль об одичании нервообразном в эпоху компьютеров. Лев Толстой обратился к древнему греческому уже к старости своей — так не пора ли… и т. д.
В издательстве “Панорама” вышла в 1997 году книга “Поэты — лауреаты Нобелевской премии”. Не вполне корректно — у каждого переводчика своя манера и “закон” — правильнее было бы сравнивать перевод преимущественно филологический с преимущественно поэтическим — я не стану этого делать, замечу только, что “Асинский царь” Любови Якушевой и “Царь Асини” С.Ильинской — разные произведения, и первое действует на меня с е й ч а с так, что вспоминаю “Лесного царя” моего детства, а второе добросовестно пересказывает содержание подлинника, не покушаясь на ритмические и прочие вольности. Оба произведения полноправно существуют, у обоих должны быть читатели — не должно только быть распри у под-ходов к подлиннику. Высокоуважаемый мною Д.С.Лихачёв делает филологические переводы древних текстов (в “Изборнике” и др.), не менее уважаемый С.С.Аверинцев делает то же самое, но со сдвигом к поэтичности, когда отказывается от буквального перевода, — оба оставляют свободное поле для поэтического перевода, который, как говорил Пастернак, “оставлял бы впечатление жизни”.