Выбрать главу

[1921]

(обратно)

Трудовая взаимопомощь инвентарем*

1. Неурожайный голодный год подорвал вконец крестьянский скот. 2. Промышленность разорило долгой войной, нет ни трактора, ни сеялки, ни машины иной. 3. Мало крестьян живет в счастье. Нет инвентаря у большей части. 4. У одного и плуг, и семян немало, пахал бы — да лошадь взяла и пала. 5. У другого лошадь пасется средь луга. Да нет у него ни семян, ни плуга. 6. Чтоб не было ни одному, ни другому туго, — объединимся и выручим друг друга. 7. И собственность не отменяется тоже. Все, что даешь, все это, крестьянин, остается твое же. Дал инвентарь, и тебе же он по окончании работ обратно возвращен. 8. Пользование не бесплатное. Рад или не рад, возвращай соседу убытки, брат. Оплати услугу эту или ту трудом, починкой или кормом скоту. 9. Собственник плуга, пользуйся первым для вспашки луга. 10. Чтоб не страдать красноармейской жене или дочери. — их семьи удовлетворяются в первую очередь.

[1921]

(обратно) (обратно)

150 000 000*

Поэма 150 000 000 мастера этой поэмы имя. Пуля — ритм.       Рифма — огонь из здания в здание. 150 000 000 говорят губами моими. Ротационкой шагов          в булыжном верже площадей напечатано это издание. Кто спросит луну?       Кто солнце к ответу притянет —             чего             ночи и дни чини́те!? Кто назовет земли гениального автора? Так       и этой         моей          поэмы          никто не сочинитель. И идея одна у нее —          сиять в настающее завтра. В этом самом году,            в этот день и час,          под землей,             на земле,                   по небу                       и выше — такие появились            плакаты,             летучки,                афиши: «ВСЕМ!    ВСЕМ!       ВСЕМ! Всем, кто больше не может! Вместе выйдите и идите!»       (подписи): МЕСТЬ — ЦЕРЕМОНИЙМЕЙСТЕР. ГОЛОД — РАСПОРЯДИТЕЛЬ.      ШТЫК.      БРАУНИНГ.      БОМБА.     (три    подписи:           секретари). Идем! Идемидем! Го, го, го, го, го, го, го, го! Спадают!         Ванька!              Керенок* подсунь-ка в лапоть! Босому что ли на митинг ляпать? Пропала Россеичка!          Загубили бедную! Новую найдем Россию.              Всехсветную! Иде-е-е-е-е-м! Он сидит раззолоченный                   за чаем                с птифур. Я приду к нему          в холере.                 Я приду к нему                   в тифу. Я приду к нему,           я скажу ему:             «Вильсон, мол,                   Вудро*, хочешь крови моей ведро? И ты увидишь…»       До самого дойдем             до Ллойд-Джорджа* — скажем ему:       «Послушай,             Жоржа…» — До него дойдешь!    До него океаны.              Страшен,             как же,                российский одёр им. — Ничего!          Дойдем пешкодером! Идемидем! Будилась призывом,          из лесов                спросонок, лезла сила зверей и зверят. Визжал придавленный слоном поросенок. Щенки выстраивались в щенячий ряд. Невыносим человечий крик. Но зверий          душу веревкой сворачивал. (Я вам переведу звериный рык, если вы не знаете языка зверячьего): «Слушай,     Вильсон,            заплывший в сале! Вина людей —       наказание дай им. Но мы    не подписывали договора в Версале*. Мы,         зверье,            за что голодаем? Свое животное горе киньте им! Досы́та наесться хоть раз бы еще! К чреватым саженными травами Индиям, к американским идемте пастбищам!» О-о-гу!    Нам тесно в блокаде-клетке. Вперед, автомобили!          На митинг, мотоциклетки! Мелочь, направо!    Дорогу дорогам!       Дорога за дорогой выстроились в ряд. Слушайте, что говорят дороги.              Что говорят? «Мы задохлись ветра́ми и пылями, вьясь степями по рельсам голодненькими. Немощеными хлипкими милями надоело плестись за колодниками. Мы хотим разливаться асфальтом, под экспрессов тарой осев. Подымайтесь!       Довольно поспали там, колыбелимые пылью шоссе! Иде-е-е-е-м!» И-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и. К каменноугольным идемте бассейнам! За хлебом!     За черным!          Для нас засеянным. Без дров ходить —            дураков наймите! На митинг, паровозы!          Паровозы,              на митинг! Скоре-е-е-е-е-е-е-е!             Скорейскорей! Эй,        губернии,       снимайтесь с якорей! За Тульской Астраханская,              за махиной махина, стоявшие недвижимо          даже при Адаме, двинулись     и на другие    прут, погромыхивая городами. Вперед запоздавшую темь гоня, сшибаясь ламп лбами, на митинг шли легионы огня, шагая фонарными столбами. А по верху,     воду с огнем миря, загнившие утопшими, катились моря. «Дорогу каспийской волне баловнице! Обратно в России русло не поляжем! Не в чахлом Баку,        а в ликующей Ницце с волной средиземной пропляшем по пляжам». И, наконец,     из-под грома           бега и езды, в ширь непомерных легких завздыхав, всклокоченными тучами рванулись из дыр и пошли грозой российские воздуха́. Иде-е-е-е-м! Идемидем! И все эти        сто пятьдесят миллионов людей, биллионы рыбин,        триллионы насекомых,              зверей,