Фонари бегут - куда?
Там - лишь черная вода,
Там - забвенье навсегда.
Тень скользит из-за угла,
К ней другая подползла.
Плащ распахнут, грудь бела, Алый цвет в петлице фрака.
Тень вторая - стройный латник,
Иль невеста от венца?
Шлем и перья. Нет лица.
Неподвижность мертвеца.
В ворота'х гремит звонок,
Глухо щелкает замок.
Переходят за порог Проститутка и развратник...
Воет ветер леденящий,
Пусто, тихо и темно.
Наверху горит окно.
Всё равно.
Как свинец, черна вода.
В ней забвенье навсегда.
Третий призрак. Ты куда, Ты, из тени в тень скользящий?
7 февраля 1914
5
Вновь богатый зол и рад, Вновь унижен бедный. С кровель каменных громад Смотрит месяц бледный,
Насылает тишину, Оттеняет крутизну Каменных отвесов, Черноту навесов...
Всё бы это было зря, Если б не было царя,
Чтоб блюсти законы.
Только не ищи дворца, Добродушного лица,
Золотой короны.
Он - с далеких пустырей В свете редких фонарей
Появляется.
Шея скручена платком, Под дырявым козырьком
Улыбается.
7 февраля 1914
* * *
Миры летят. Года летят. Пустая Вселенная глядит в нас мраком глаз. А ты, душа, усталая, глухая, О счастии твердишь, - который раз?
Что' счастие? Вечерние прохлады В темнеющем саду, в лесной глуши? Иль мрачные, порочные услады Вина, страстей, погибели души?
Что' счастие? Короткий миг и тесный, Забвенье, сон и отдых от забот... Очнешься - вновь безумный, неизвестный И за' сердце хватающий полет...
Вздохнул, глядишь - опасность миновала... Но в этот самый миг - опять толчок! Запущенный куда-то, как попало, Летит, жужжит, торопится волчок!
И, уцепясь за край скользящий, острый, И слушая всегда жужжащий звон, Не сходим ли с ума мы в смене пестрой Придуманных причин, пространств, времен...
Когда ж конец? Назойливому звуку Не станет сил без отдыха внимать... Как страшно всё! Как дико! - Дай мне руку, Товарищ, друг! Забудемся опять.
2 июля 1912
* * *
Ночь без той, зовут кого
Светлым именем: Ленора.
Эдгар По
Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный Решал всё тот же я - мучительный вопрос, Когда в мой кабинет, огромный и туманный, Вошел тот джентльмен. За ним - лохматый пес.
На кресло у огня уселся гость устало, И пес у ног его разлегся на ковер. Гость вежливо сказал: "Ужель еще вам мало? Пред Гением Судьбы пора смириться, со:р".
"Но в старости - возврат и юности, и жара..." Так начал я... но он настойчиво прервал: "Она - всё та ж: Линор безумного Эдгара. Возврата нет. - Еще? Теперь я всё сказал".
И странно: жизнь была - восторгом, бурей, адом, А здесь - в вечерний час - с чужим наедине Под этим деловым, давно спокойным взглядом, Представилась она гораздо проще мне...
Тот джентльмен ушел. Но пес со мной бессменно. В час горький на меня уставит добрый взор, И лапу жесткую положит на колено, Как будто говорит: Пора смириться, со:р.
2 ноября 1912
* * *
Есть игра: осторожно войти, Чтоб вниманье людей усыпить; И глазами добычу найти; И за ней незаметно следить.
Как бы ни был нечуток и груб Человек, за которым следят, Он почувствует пристальный взгляд Хоть в углах еле дрогнувших губ.
А другой - точно сразу поймет: Вздрогнут плечи, рука у него; Обернется - и нет ничего; Между тем - беспокойство растет.
Тем и страшен невидимый взгляд, Что его невозможно поймать; Чуешь ты, но не можешь понять, Чьи глаза за тобою следят.
Не корысть, не влюбленность, не месть; Так - игра, как игра у детей: И в собрании каждом людей Эти тайные сыщики есть.
Ты и сам иногда не поймешь, Отчего так бывает порой, Что собою ты к людям придешь, А уйдешь от людей - не собой.
Есть дурной и хороший есть глаз, Только лучше б ничей не следил: Слишком много есть в каждом из нас Неизвестных, играющих сил...
О, тоска! Через тысячу лет Мы не сможем измерить души: Мы услышим полет всех планет, Громовые раскаты в тиши...
А пока - в неизвестном живем И не ведаем сил мы своих, И, как дети, играя с огнем, Обжигаем себя и других...
18 декабря 1913
* * *
Как растет тревога к ночи! Тихо, холодно, темно. Совесть мучит, жизнь хлопочет. На луну взглянуть нет мочи Сквозь морозное окно.
Что-то в мире происходит. Утром страшно мне раскрыть Лист газетный. Кто-то хочет Появиться, кто-то бродит. Иль - раздумал, может быть?
Гость бессонный, пол скрипучий? Ах, не всё ли мне равно! Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой, Монотонной и певучей! Вновь я буду пить вино!
Всё равно не хватит силы Дотащиться до конца С трезвой, лживою улыбкой, За которой - страх могилы, Беспокойство мертвеца.
30 декабря 1913
* * *
Ну, что же? Устало заломлены слабые руки, И вечность сама загляделась в погасшие очи, И муки утихли. А если б и были высокие муки, Что ну'жды? - Я вижу печальное шествие ночи.
Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось. Открой мои книги: там сказано всё, что свершится. Да, был я пророком, пока это сердце молилось, Молилось и пело тебя, но ведь ты - не царица.
Царем я не буду: ты власти мечты не делила. Рабом я не стану: ты власти земли не хотела. Вот новая ноша: пока не откроет могила Сырые объятья, - тащиться без важного дела...
Но я - человек. И, паденье свое признавая, Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее. То ревность по дому, тревогою сердце снедая, Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.
21 февраля 1914
ЖИЗНЬ МОЕГО ПРИЯТЕЛЯ
1
Весь день - как день: трудов исполнен малых
И мелочных забот. Их вереница мимо глаз усталых
Ненужно проплывет.
Волнуешься, - а в глубине покорный:
Не выгорит - и пусть. На дне твоей души, безрадостной и черной,
Безверие и грусть.
И к вечеру отхлынет вереница
Твоих дневных забот. Когда ж морозный мрак засмотрится столица
И полночь пропоет,
И рад бы ты уснуть, но - страшная минута!
Средь всяких прочих дум Бессмысленность всех дел, безрадостность уюта
Придут тебе на ум.
И тихая тоска сожмет так нежно горло:
Ни охнуть, ни вздохнуть, Как будто ночь на всё проклятие простерла,
Сам дьявол сел на грудь!
Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие,