Не писать о грозе
Беспорядок грозы в небесах!Не писать! Даровать ей свободу —невоспетою быть, нависатьнад землей, принимающей воду!
Разве я ее вождь и судья,чтоб хвалить ее: радость! услада! —не по чину поставив себяво главе потрясенного сада?
Разве я ее сплетник и враг,чтобы, пристально выследив, наспех,величавые лес и оврагобсуждал фамильярный анапест?
Пусть хоть раз доведется умубыть немым очевидцем природы,не добавив ни слова к тому,что объявлено в сводке погоды.
Что за труд – бег руки вдоль стола?Это отдых, награда за муку,когда темною тяжестью лбаупираешься в правую руку.
Пронеслось! Открываю глаза.Забываю про руку: пусть пишет.Навсегда разминулись – грозаи влюбленный уродец эпитет.
Между тем удается рукедетским жестом придвинуть тетрадкуи в любви, в беспокойстве, в тоскевсё, что есть, описать по порядку.
Строка
…Дорога не скажу куда…
Пластинки глупенькое чудо,проигрыватель – вздор какой,и слышно, как невесть откуда,из недр стесненных, из-под спудакорней, сопревших трав и хвой,где закипает перегной,вздымая пар до небосвода,нет, глубже мыслимых глубин,из пекла, где пекут рубини начинается природа, —исторгнут, близится, и вотдонесся бас земли и вод,которым молвлено протяжно,как будто вовсе без труда,так легкомысленно, так важно:«…Дорога не скажу куда…»Меж нами так не говорят,нет у людей такого знанья,ни вымыслом, ни наугадтому не подыскать названья,что мы, в невежестве своем,строкой бессмертной назовем.
Семья и быт
Ане
Сперва дитя явилось из потёмокнебытия.В наш узкий круг щенокбыл приглашен для счастья.А котенокне столько зван был, сколько одинок.
С небес в окно упал птенец воскресший.В миг волшебства сама зажглась свеча:к нам шел сверчок, влача нежнейший скрежет,словно возок с пожитками сверчка.
Так ширился наш круг непостижимый.Все ль в сборе мы? Не думаю. Едва ль.Где ты, грядущий новичок родимый?Верти крылами! Убыстряй педаль!
Покуда вещи движутся в квартирыпо лестнице – мы отойдем и ждем.Но всё ж и мы не так наги и сиры,чтоб славной вещью не разжился дом.
Останься с нами, кто-нибудь вошедший!Ты сам увидишь, как по вечераммы возжигаем наш фонарь волшебный.О смех! О лай! О скрип! О тарарам!
Старейшина в беспечном хороводе,вполне бесстрашном, если я жива,проговорюсь моей ночной свободе,как мне страшна забота старшинства.
Куда уйти? Уйду лицом в ладони.Стареет пёс. Сиротствует тетрадь.
И лишь дитя, всё больше молодое,всё больше хочет жить и сострадать.
Давно уже в ангине, только ожилот жара лоб, так тихо, что почти —подумало, дитя сказало: – Ежик,прости меня, за всё меня прости.
И впрямь – прости, любая жизнь живая!Твою в упор глядящую звездуне подведу: смертельно убывая,вернусь, опомнюсь, буду, превзойду.
Витает, вырастая, наша стая,блистая правом жить и ликовать,блаженность и блаженство сочетая,и всё это приняв за благодать.
Сверчок и птица остаются дома.Дитя, собака, бледный кот и яидем во двор и там непревзойденносвершаем трюк на ярмарке житья.
Вкривь обходящим лужи и канавы,несущим мысль про хлеб и молоко,что нам пустей, что смехотворней славы?Меж тем она дается нам легко.
Когда сентябрь, тепло, и воздух хлипок,и все бегут с учений и работ,нас осыпает золото улыбоку станции метро «Аэропорт».
Заклинание
Не плачьте обо мне – я проживусчастливой нищей, доброй каторжанкой,озябшею на севере южанкой,чахоточной да злой петербуржанкойна малярийном юге проживу.
Не плачьте обо мне – я проживутой хромоножкой, вышедшей на паперть,тем пьяницей, поникнувшим на скатерть,и этим, что малюет Божью Матерь,убогим богомазом проживу.
Не плачьте обо мне – я проживутой грамоте наученной девчонкой,которая в грядущести нечёткоймои стихи, моей рыжея чёлкой,как дура будет знать. Я проживу.