Как вблизи расторопной иглы,с невредимой травою зеленой,с бузиною, затмившей углы,уцелел этот двор непреклонный?
Прорастание мха из камнейи хмельных маляров перебранкастановились надеждой моей,ободряющей вестью от брата.
Дочь и внучка московских дворов,объявляю: мой срок не окончен.Посреди сорока сороковне иссякла душа-колокольчик.
О, запекшийся в сердце моёми зазубренный мной без запинкибелокаменный свиток именМаросейки, Варварки, Ордынки!
Я, как старые камни, жива.Дождь веков нас омыл и промаслил.На клею золотого желтканас возвел незапамятный мастер.
Как живучие эти дворы,уцелею и я, может статься.Ну, а нет – так придут маляры.А потом приведут чужестранца.
«В той тоске, на какую способен…»
В той тоске, на какую способенчеловек, озираясь с утрав понедельник, зимою, спросонок,в том же месте судьбы, что вчера…
Он-то думал, что некий гроссмейстер,населивший пустой небосвод,его спящую душу заметити спасительно двинет вперед.
Но сторонняя мощь сновидений,ход светил и раздор государствне внесли никаких измененийв череду его скудных мытарств.
Отхлебнув молока из бутылки,он способствует этим тому,что, болевшая ночью в затылке,мысль нужды приливает к уму.
Так зачем над его колыбельюпрежде матери, прежде отца,оснащенный звездой и свирелью,кто-то был и касался лица?
Чиркнул быстрым ожогом над бровью,улыбнулся и скрылся вдали.Прибежали на крик к изголовью —и почтительно прочь отошли.
В понедельник, в потёмках рассвета,лбом уставясь в осколок стекла,видит он, что алмазная метазажила и быльём поросла.
…В той великой, с которою сладане бывает, в тоске – на века,я брела в направленье детсадаи дитя за собою влекла.
Розовело во мгле небосвода.Возжигатель грядущего дня,вождь метели, зачинщик восхода,что за дело тебе до меня?
Мне ответствовал свет безмятежный,и указывал свет или смех,что еще молодою и нежнойя ступлю на блистающий снег,что вблизи, за углом поворота,ждет меня несказанный удел.Полыхнуло во лбу моем что-то,и прохожий мне вслед поглядел.
Песенка для булата
Мой этот год – вдоль бездны путь.И если я не умерла,то потому, что кто-нибудьвсегда молился за меня.
Всё вкривь и вкось, всё невпопад,мне страшен стал упрёк светил,зато – вчера! Зато – Булат!Зато – мне ключик подарил!
Да, да! Вчера, сюда вошед,Булат мне ключик подарил.Мне этот ключик – для волшебств,а я их подарю – другим.
Мне трудно быть не молодойи знать, что старой – не бывать.Зато – мой ключик золотой,а подарил его – Булат.
Слова из губ – как кровь в платок.Зато на век, а не на миг.Мой ключик больше золотой,чем золото всех недр земных.
И всё теперь пойдет на лад,я буду жить для слёз, для рифм.Не зря – вчера, не зря – Булат,не зря мне ключик подарил!
Медлительность
Надежде Яковлевне Мандельштам
Замечаю, что жизнь не прочнаи прервется. Но как не заметить,что не надо, пора не пришлаторопиться, есть время помедлить.
Прежде было – страшусь и спешу:есмь сегодня, а буду ли снова?И на казнь посылала свечуради тщетного смысла ночного.
Как умна – так никто не умен,полагала. А снег осыпался.И остался от этих временгорб – натруженность среднего пальца.
Прочитаю добытое им —лишь скучая, но не сострадая,и прощу: тот, кто молод, – любим.А тогда я была молодая.
Отбыла, отспешила. К душельнет прилив незатейливых истин.Способ совести избран ужеи теперь от меня не зависит.
Сам придет этот миг или год:смысл нечаянный, нега, вершинность…Только старости недостает.Остальное уже совершилось.
«Глубокий нежный сад, впадающий в Оку…»
Глубокий нежный сад, впадающий в Оку,стекающий с горы лавиной многоцветья.Начнёмте же игру, любезный друг, ау!Останемся в саду минувшего столетья.
Ау, любезный друг, вот правила игры:не спрашивать зачем и поманить рукоюв глубокий нежный сад, стекающий с горы,упущенный горой, воспринятый Окою.