Невеста
Хочу я быть невестой,красивой, завитой,под белою навеснойзастенчивой фатой.
Чтоб вздрагивали рукив колечках ледяных,чтобы сходились рюмкиво здравье молодых.
Чтоб каждый мне поддакивал,пророчил сыновей,чтобы друзья с подаркамистеснялись у дверей.
Сорочки в целлофане,тарелки, кружева…Чтоб в щёку целовали,пока я не жена.
Платье мое белоезаплакано вином,счастливая и беднаясижу я за столом.
Страшно и заманчивото, что впереди.Плачет моя мамочка, —мама, погоди.
…Наряд мой боярскийскинут на кровать.Мне хорошо боятьсятебя поцеловать.
Громко стулья ставятсярядом, за стеной…Что-то дальше станетсяс тобою и со мной?..
«Мне скакать, мне в степи озираться…»
Мне скакать, мне в степи озираться,разорять караваны во мгле.Незапамятный дух азиатствадо сих пор колобродит во мне.
Мне доступны иные мученья.Мой шатер одинок, нелюдим.Надо мною восходят мечетиполумесяцем белым, кривым.
Я смеюсь, и никто мне не пара,но с заката вчерашнего дняя люблю узколицего парняи его дорогого коня.
Мы в костре угольки шуровали,и протяжно он пел над рекой,задевая мои шароварыдерзновенной и сладкой рукой.
Скоро этого парня заброшу,закричу: «До свиданья, Ахат!»Полюблю я султана за брошку,за таинственный камень агат.
Нет, не зря мои щёки горели,нет, не зря загнала я коня —сорок жён изведутся в гареме,не заденут и пальцем меня.
И опять я лечу неотрывнопо степи, по ее ширине…Надо мною колдует надрывнои трясет бородой шурале…
Павлу Антокольскому
I
Официант в поношенном крахмалеопасливо глядит издалека,а за столом – цветут цветы в карманеи молодость снедает старика.
Он – не старик. Он – семь чертей пригожих.Он, палкою по воздуху стуча,летит мимо испуганных прохожих,едва им доставая до плеча.
Он – десять дровосеков с топорами,дай помахать и хлебом не корми!Гасконский, что ли, это темпераменти эти загорания в крови?
Да что считать! Не поддается счётутот, кто – один. На белом свете он —один всего лишь. Но заглянем в щёлку.Он – девять дэвов, правда, мой Симон?
Я пью вино, и пьет старик бедовый,потрескивая на манер огня.Он – не старик. Он – перезвон бидонный.Он – мускулы под кожею коня.
Всё – чепуха. Сидит старик усталый.Движение есть расточенье сил.Он скорбный взгляд в далекое уставил.Он старости, он отдыха просил.
А жизнь – тревога за себя, за младших,неисполненье давешних надежд.А где же – Сын? Где этот строгий мальчик,который вырос и шинель надел?
Вот молодые говорят степенно:как вы бодры… вам сорока не дашь…Молчали бы, летая по ступеням!Легко ль… на пятый… возойти… этаж…
Но что-то – есть: настойчивей! крылатей!То ль всплеск воды, то ль проблеск карасей!Оно гудит под пологом кровати,закруживает, словно карусель.
Ах, этот стол запляшет косоного,ах, всё, что есть, оставит позади.Не иссякай, бессмертный Казанова!Девчонку на колени посади!
Бесчинствуй и пофыркивай моторно.В чужом дому плачь домовым в трубе.Пусть женщина, капризница, мотовка,тебя целует и грозит тебе.
Запри ее! Пускай она стучится!Нет, отпусти! На тройке прокати!Всё впереди, чему должно случиться!Оно еще случится. Погоди.
II
Двадцать два, значит, года томудню и мне восемнадцатилетней,или сколько мне – в этой, умуныне чуждой поре, предпоследнейперед жизнью, последним, что есть…Кахетинского яства нарядность,о, глядеть бы! Но сказано: ешь.Я беспечна и ем ненаглядность.Это всё происходит в Москве.
Виноград – подношенье Симона.Я настолько моложе, чем всеостальные, настолько свободна,что впервые сидим мы втроем,и никто не отторгнут могилой,и еще я зову старикомВас, ровесник мой младший и милый.
Грузинских женщин имена
Там в море паруса плутали,и, непричастные жаре,медлительно цвели платаныи осыпались в ноябре.
Мешались гомоны базара,и обнажала высотапереплетения базальтаи снега яркие цвета.