И лавочка в старинном паркебела вставала и нема,и смутно виноградом пахлигрузинских женщин имена.
Они переходили в лепет,который к морю выбегали выплывал, как черный лебедь,и странно шею выгибал.
Смеялась женщина Ламара,бежала по камням к воде,и каблучки по ним ломала,и губы красила в вине.
И мокли волосы Медеи,вплетаясь утром в водопад,и капли сохли, и мелели,и загорались невпопад.
И, заглушая олеандры,собравши всё в одном цветке,витало имя Ариадныи растворялось вдалеке.
Едва опершийся на сваи,там приникал к воде причал.«Цисана!» – из окошка звали,«Натэла!» – голос отвечал…
«Смеясь, ликуя и бунтуя…»
Смеясь, ликуя и бунтуя,в своей безвыходной тоске,в Махинджаури, под Батуми,она стояла на песке.
Она была такая гордая —вообразив себя рекой,она входила в море голаяи море трогала рукой.
Освободясь от ситцев лишних,так шла и шла наискосок.Она расстегивала лифчик,чтоб сбросить лифчик на песок.
И вид ее предплечья смутногодразнил и душу бередил.Там белое пошло по смуглому,где раньше ситец проходил.
Она смеялася от радости,в воде ладонями плеща,и перекатывались радугиот головы и до плеча.
«Вот звук дождя как будто звук домбры…»
Вот звук дождя как будто звук домбры —так тренькает, так ударяет в зданья.Прохожему на площади Восстаньяя говорю: – О, будьте так добры.
Я объясняю мальчику: – Шали. —К его курчавой головёнке никнуи говорю: – Пусти скорее нитку,освободи зеленые шары.
На улице, где публика галдит,мне белая встречается собака,и взглядом понимающим собратасобака долго на меня глядит.
И в магазине, в первом этаже,по бледности я отличаю скрягу.Облюбовав одеколона склянку,томится он под вывеской «Тэжэ».
Я говорю: – О, отвлекись скорейот жадности своей и от подагры,приобрети богатые подаркии отнеси возлюбленной своей.
Да, что-то не везёт мне, не везёт.Меж мальчиков и девочек пригожихи взрослых, чем-то на меня похожих,мороженого катится возок.
Так прохожу я на исходе дня.Теней я замечаю удлиненье,а также замечаю удивленьепрохожих, озирающих меня.
«О, еще с тобой случится…»
О, еще с тобой случитсявсё – и молодость твоя.Когда спросишь: «Кто стучится?» —Я отвечу: «Это я!»
Это я! Ах, поскореевыслушай и отвори.Стихнули и постарелиплечи бедные твои.
Я нашла тебе собрата —листик с веточки одной.Как же ты стареть собрался,не советуясь со мной!
Ах, да вовсе не за этимя пришла сюда одна.Это я – ты не заметил.Это я, а не она.
Над примятою постелью,в сумраке и тишине,я оранжевой пастельюрисовала на стене.
Рисовала сад с травою,человечка с головой,чтобы ты спросил с тревогой:«Это кто еще такой?»
Я отвечу тебе строго:«Это я, не спорь со мной.Это я – смешной и стройныйчеловечек с головой».
Поиграем в эту шалостьи расплачемся над ней.Позабудем мою жалость,жалость к старости твоей.
Чтоб ты слушал и смирялся,становился молодой,чтобы плакал и смеялсячеловечек с головой.
«Не уделяй мне много времени…»
Не уделяй мне много времени,вопросов мне не задавай.Глазами добрыми и вернымируки моей не задевай.
Не проходи весной по лужицам,по следу следа моего.Я знаю – снова не получитсяиз этой встречи ничего.
Ты думаешь, что я из гордостихожу, с тобою не дружу?Я не из гордости – из гореститак прямо голову держу.
Снегурочка
Что так Снегурочку тянулок тому высокому огню?Уж лучше б в речке утонула,попала под ноги коню.
Но голубым своим подоломвспорхнула – ноженьки видны —и нет ее. Она подобнаглотку оттаявшей воды.
Как чисто с воздухом смешалась,и кончилась ее пора.Играть с огнем – вот наша шалость,вот наша древняя игра.
Нас цвет оранжевый так тянет,так нам проходу не дает.Ему поддавшись, тело таети телом быть перестает.