* Комментарий к первому источнику (украинский веб-сайт): "(Прочитано 28.02.1994 року, Квiнсi-коледж, вечiр. С магнiтна стрiчка цього вечора). Цей текст iз коментарiiм було оприлюднено у газетi "Вечiрнiй Киiв" 14 листопада 1996 року."
* Комментарий ко второму источнику (сетевой журнал ":ЛЕНИН:" под ред. М. Вербицкого): "Прочитано Иосифом Бродским 28 февраля 1994 года на вечеринке в Квинси-коледж (США). Существует магнитофонная запись этой вечеринки. Републикация из газеты "Голос громадянина" N 3, 1996 год."
* Комментарий к третьему источнику: "Текст транскрибирован с видеокассеты. <Запись 25 августа 1992 г., Стокгольм.> Отвечаю за все, кроме орфографии. -- Алексей Голицын". Запись начинается словами Бродского: "Сейчас я прочту стихотворение, которое может вам сильно не понравиться, но тем не менее... Стихи называются..."
1 Вариант 2: "с сальными глазами"
2 Вариант 2: "паузы метя строго"
3 Вариант 2: "по адресу на три буквы, на стороны все четыре. / Пусть теперь..."
4 Вариант 2: "суп выбирая в чаше"
5 Вариант 2: "как оскомой, битком набитый / отторгнутыми углами"
6 Вариант 2: "подавись вы жмыхом, не подолгом не треба"
7 Вариант 2: "в рваных корнях покопом"
8 Вариант 2: "чернозем с подзомбом"
9 Вариант 2: "вам, холуям, покоя"
10 Вариант 2: "орлы и казаки"
-----------------
Бегство в Египет (2)
В пещере (какой ни на есть, а кров!
Надежней суммы прямых углов!)
в пещере им было тепло втроем;
пахло соломою и тряпьем.
Соломенною была постель.
Снаружи молола песок метель.
И, припоминая его помол,
спросонья ворочались мул и вол.
Мария молилась; костер гудел.
Иосиф, насупясь, в огонь глядел.
Младенец, будучи слишком мал
чтоб делать что-то еще, дремал.
Еще один день позади -- с его
тревогами, страхами; с "о-го-го"
Ирода, выславшего войска;
и ближе еще на один -- века.
Спокойно им было в ту ночь втроем.
Дым устремлялся в дверной проем,
чтоб не тревожить их. Только мул
во сне (или вол) тяжело вздохнул.
Звезда глядела через порог.
Единственным среди них, кто мог
знать, что взгляд ее означал,
был младенец; но он молчал.
декабрь 1995
-----------------
Воспоминание
Je n'ai pas oublie, voisin de la ville
Notre blanche maison, petite mais tranquille.
Сharles Baudelaire
Дом был прыжком геометрии в глухонемую зелень
парка, чьи праздные статуи, как бросившие ключи
жильцы, слонялись в аллеях, оставшихся от извилин;
когда загорались окна, было неясно -- чьи.
Видимо, шум листвы, суммируя варианты
зависимости от судьбы (обычно -- по вечерам),
пользовалcя каракулями, и, с точки зренья лампы,
этого было достаточно, чтоб раскалить вольфрам.
Но шторы были опущены. Крупнозернистый гравий,
похрустывая осторожно, свидетельствовал не о
присутствии постороннего, но торжестве махровой
безадресности, окрестностям доставшейся от него.
И за полночь облака, воспитаны высшей школой
расплывчатости или просто задранности голов,
отечески прикрывали рыхлой периной голый
космос от одичавшей суммы прямых углов.
1995
-----------------
Выздоравливающему Волосику
Пока срастаются твои бесшумно косточки,
не грех задуматься, Волосенька, о тросточке.
В минувшем веке без неё из дому гении
не выходили прогуляться даже в Кении.
И даже тот, кто справедливый мир планировал,
порой без Энгельса, но с тросточкой фланировал.
Хотя вообще-то в ход пошла вещица в Лондоне
при нежном Брэммеле и гордом Джордже Гордоне.
Потом, конечно, нравы стали быстро портиться:
то -- революция, то -- безработица,
и вскоре тросточка, устав от схваток классовых,
асфальт покинула в разгар расстрелов массовых.
Но вот теперь, случайно выбравшись с поломками
из-под колёс почти истории с подонками,
больнички с извергом захлопнув сзади двери и
в миниатюре повторив судьбу Империи,
-- чтоб поддержать чуть-чуть своё телосложение -
ты мог бы тросточку взять на вооружение.
В конце столетия в столице нашей северной
представим щёголя с улыбкою рассеянной,
с лицом, изборождённым русским опытом,
сопровождаемого восхищённым ропотом,
когда прокладывает он сквозь часть Литейную
изящной тросточкою путь в толпе в питейную.
Тут даже гангстеры, одеты в кожу финскую,
вмиг расступаются, поблёскивая фиксою,
и, точно вывернутый брюк карман -- на деньги,
взирают тучки на блистательного дэнди.
Кто это? Это -- ты, Волосик, с тросточкой
интеллигентов окружённый храброй горсточкой,
вступаешь, холодно играя набалдашником,
в то будущее, где жлобы с бумажником
царить хотели бы и шуровать кастетами.
Но там все столики уж стоики и эстетами
позанимали, и Волосик там -- за главного:
поэт, которому и в будущем нет равного.
1995
* "Волосик" -- юношеская кличка от имени Володя (прим. В. Уфлянда)
* Текст по публикации: Альманах "Петрополь", N 7, 1997. -- С. В.
-----------------
x x x
Клоуны разрушают цирк. Слоны убежали в Индию,
тигры торгуют на улице полосами и обручами,
под прохудившимся куполом, точно в шкафу, с трапеции
свешивается, извиваясь, фрак
разочарованного иллюзиониста,
и лошадки, скинув попоны, позируют для портрета
двигателя. На арене,
утопая в опилках, клоуны что есть мочи
размахивают кувалдами и разрушают цирк.
Публики либо нет, либо не аплодирует.
Только вышколенная болонка
тявкает непрерывно, чувствуя, что приближается
к сахару: что вот-вот получится
одна тысяча девятьсот девяносто пять.
1995
-----------------
Корнелию Долабелле
Добрый вечер, проконсул или только-что-принял-душ.
Полотенце из мрамора чем обернулась слава.
После нас -- ни законов, ни мелких луж.
Я и сам из камня и не имею права
жить. Масса общего через две тыщи лет.
Все-таки время -- деньги, хотя неловко.
Впрочем, что есть артрит если горит дуплет
как не потустороннее чувство локтя?
В общем, проездом, в гостинице, но не об этом речь.
В худшем случае, сдавленное "кого мне..."
Но ничего не набрать, чтоб звонком извлечь
одушевленную вещь из недр каменоломни.
Ни тебе в безрукавке, ни мне в полушубке. Я
знаю, что говорю, сбивая из букв когорту,
чтобы в каре веков вклинилась их свинья!
И мрамор сужает мою аорту.
1995, Hotel Quirinale, Рим
-----------------
На виа Фунари
Странные морды высовываются из твоего окна,
во дворе дворца Гаэтани воняет столярным клеем,
и Джино, где прежде был кофе и я забирал ключи,
закрылся. На месте Джино -
лавочка: в ней торгуют галстуками и носками,
более необходимыми нежели он и мы,
и с любой точки зрения. И ты далеко в Тунисе
или в Ливии созерцаешь изнанку волн,
набегающих кружевом на итальянский берег:
почти Септимий Север. Не думаю, что во всем
виноваты деньги, бег времени или я.
Во всяком случае, не менее вероятно,
что знаменитая неодушевленность
космоса, устав от своей дурной
бесконечности, ищет себе земного
пристанища, и мы -- тут как тут. И нужно еще сказать
спасибо, когда она ограничивается квартирой,
выраженьем лица или участком мозга,
а не загоняет нас прямо в землю,