4 октября 1889
«Тюрьма народов, обручем из стали…»
Перевод Н. Ушакова
Тюрьма народов, обручем из стали
Сковала ты живые их суставы
И держишь — не для выгоды и славы,
А чтоб клевреты жиром заплывали.
Вот так коней привязывают в поле:
Нога к ноге, а две ноги свободны,
Но убежать старанья их бесплодны, —
И ржут, грызутся братья по неволе.
Вот так и ты опутала народы,
Им внешний признак подарив свободы,
Чтоб перессорились они вернее.
Хотя из твоего и рвутся круга,
Но лишь напрасно дергают друг друга:
Ты от возни такой — еще сильнее…
4 октября 1889
Эпилог
Перевод Н. Ушакова
(Посвящается украинским сонетистам)
Украинские милые поэты,
Нет образцов пред вами неужели,
Что возводить, друзья, вы захотели
Четырнадцать случайных строк в сонеты?
Ямб — словно медь, катренов параллели
И рядом с ними парные терцеты{22}, —
Их спаянные рифмами куплеты
Приводят нас к сонету, то есть к цели.
Пусть содержанье с формой будет схоже:
Конфликты чувств, природы блеск погожий
В восьмерке первых строк пускай сверкают.
Страсть, буря, бой, как тучи, налетают,
Блеск затемняя и грозя оковам,
Чтобы в конце пленять согласьем новым.
Преров, 6 мая 1893
Из раздела «Галицкие картинки»
В шинке
Перевод М. Исаковского
Сидел в шпике и пил хмельную,
А возле сердца что-то жгло.
И вспомнил он жену больную,
Детей и счастье, что ушло…
Да, был хозяином и он,
Его любили все соседи,
Ему — и ласка, и поклон,
И слово доброе в беседе.
Но дальше… дальше ни к чему
И вспоминать!.. Беда настала!
Зачем не промолчать ему,
Когда вся община молчала?
Когда село обидел пан,
Зачем вступился он ретиво
И встал за правду, за селян,
Хоть не своя пропала нива?
Как он ни бился, ни старался,
Да только — наша не взяла:
И правды панской не дождался.,
И разорился сам дотла.
Скотину, хату, поле, сад —
Все отсудили, все забрали…
И в белый свет, в кромешный ад
Со всей семьей его погнали.
Родные дети в наймах мрут,
Горячка бьет жену больную,
А где отец?… Известно, тут —
Сидит в шинке и пьет хмельную.
1881
Михайло
Перевод А. Твардовского
Добрый был мужик Михайло,
Тихий человек:
По-соседски, мирно, ладно
Жил да жил свой век.
Самого пусть горе гложет, —
Других веселил.
«Заживем еще. Быть может!» —
Часто говорил.
Да пришла пора крутая.
Где уж там зажить:
Гнись, трудись, не отдыхая.
Чтоб долга платить.
И Михайло хоть смеялся,
Смех-то был не тот:
С арендатором встречался —
Так бросало в пот.
От беды не схоронился:
Тяжкий срок настал,
С молотка пошла землица,
Пить хозяин стал.