«Каин? Это невозможно!
Мой прадед Каин! Дети! Горе нам,
Большое горе, если это правда!
Скорее гляньте, что с ним?»
«Он упал
Вон там, под кедром, и лежит спокойно».
«Скорей к нему! Ведь, может быть, он жив!
О господи, не дай греху свершиться, —
Не дай пролить мне Каиновой крови!»
И, спотыкаясь, содрогаясь весь,
Пошел дед Лемех, а за ним толпою
Шла детвора. Незрячий, все же прямо
Он шел туда, куда пустил стрелу,
Покуда не споткнулся, не упал
На тело Каина.
«Да! Это он! —
Как исступленный, вскрикнул Лемех. — Дети,
Погибли мы, и весь наш род погиб,
Погиб навеки! Каин принял смерть
От рук моих! Зовите же отцов,
Зовите всех сюда!»
Покуда дети
Скликали старших, старый Лемех сел
У трупа и, рукою прикасаясь
К лицу его, к простреленной груди,
Завел тихонько, как над колыбелью,
Дрожащим голосом такую песню:
«Слушай, Цилла, слушай, Ада{60},
Дома моего отрада,
Слушай божий глас:
Кто над Лемехом смеется,
Тем насмешка отзовется
За одни — семь раз.
А кто Каина коснется,
С тем — пойми — сам бог сочтется
Семьдесят семь раз{61}».
Не умолкая, как безумный, пел
Он песню. Все селенье между тем
Здесь собралось. Кольцом широким люди
И тело и убийцу обступили.
Вот, наконец, как бы очнулся Лемех
И, голову поднявши, будто сонный,
Промолвил: «Что же, есть ли кто со мной?»
«Мы все тут, старый!» — зашумели люди.
«Так плачьте, дети! Вот наш пращур Каин,
Он проклят богом за убийство брата
И семикратно проклят им за то,
Что к нашему приблизился поселку
И смерть приял от рук моих! И смерть
Его всех нас проклятью обрекла,
Злой каре — и детей и внуков ваших!
Так плачьте, дети! Плачьте над собою!
А мертвое, отверженное тело,
Не прикасаясь, схороните тут,
Чтоб света божьего не осквернял он,
Чтоб на него и солнце не глядело,
Чтоб зверь, его наевшись, не взбесился,
И птица, наклевавшись, не издохла!
Возьмите камни, ими забросайте
Его, как пса, сухим песком засыпьте
И обсадите тёрном! И навек
Будь проклято и место, где лежит он!»
И кинулись все люди с диким криком
И воплями — закидывать камнями
Убитого. Лежал он, как дитя.
Уснувшее, с простертыми руками,
С лицом спокойным, ясным, на котором,
Казалось, не изгладила и смерть
Улыбки просветленья и любви.
Но скоро грудою каменьев труп
Закрыло вовсе; а случайный камень
Расплющил череп, придавил к земле,
Похоронил навеки под собою.
1889
Иван Вишенский
Перевод Б. Турганова
Посвящаю А. Крымскому
I
Пирамидою зеленой
на волнисто-синем фоне,
исполинским изумрудом
на равнине синевы, —
над прекрасным южным морем,
под спокойным теплым небом
дремлет, пышно зеленея,
в тихом сне гора Афон.
Дремлет ли? Ведь мать-природа
с неустанною заботой
наряжает, забавляет
дочь любимую свою.
Там, внизу, из воли шумливых
величавые утесы
гордо устремились к небу —
стены, портики, столпы, —
там, внизу, оркестр могучий
ни на миг не умолкает,
плещут волны о каменья,
пена брызжет серебром.