Так чего ж теперь он хочет?
Что ж он упрекает нас,
будто по вине казацкой
кровь рекою полилась?
Что под Речью Посполитой
мы подкопы подвели
и великую твердыню
всей державы подожгли?
Милый кум, я королевский
уважаю древний сан,
но король такою речью
сам себе чинит изъян.
Ибо сказанное прежде
спорам всем конец кладет, —
он же знает, что пошли мы
не от радости в поход,
жен позорили казачьих,
шкуру драли за оброк,
в божью церковь не пускали,
хоть иди молись в шинок!
Хаты наши жгли, рубили
наши бедные сады, —
с паном пан не поделился,
казакам — хлебнуть беды.
Даже в душу захотели
нам залезть в конце концов!
Подменяют нашу веру,
веру дедов и отцов.
«Туркогреками» бранят нас,
церкви — сам ты посуди —
запирают, — некрещеный
и не венчанный ходи!
Да еще прелатов алчных,
в красных мантиях, нам шлют,
этот брак насильный с Римом
унией они зовут…
Тут мы, друже, не стерпели!
Так нам стало горячо…
На погибель живодерам!
Выпей, кум, одну еще!
III
Пишет нам король: «Клянусь вам
крестной мукой и крестом,
что хотел я, да не смог вас
защитить — моих детей».
Ха, ха, ха! Христом он клялся,
ну, а черт махнул хвостом
и ту клятву смазал! Знаю,
знаю я таких чертей!
Говоришь — король на сейме
уделил словечко нам,
что пора, мол, справедливость
оказать и казакам, —
но магнаты заревели,
и все сборище панов
да орава подпоенных
и подкупленных послов
королю свирепым гвалтом
не дали докончить слов…
Верю, хоть чудно все это…
А теперь, что делать вам?
Если сам король ваш тряпка, —
грош цепа его словам!
И о чем нам толковать с ним,
бога клятвами дразнить,
коль ему на сейме слова
не дали договорить?
Сам подумай, кум: на что нам
с помелом вести трактат?
Хватит вам водить нас за нос,
как за прутиком котят!
Пожелаем справедливый
заключить отныне мир, —
мы найдем панов постарше,
чем король Ян Казимир.
Да не скоро это будет!
Знай: пока нам сабля — друг
и не выпали пищали
семипядные из рук, —
грохотать не перестанет
на Украйне битвы гром
до тех пор, пока мы дела
до конца не доведем.
Плакал ваш король? Пусть плачет,
раз не может пособить!
Но ему бы не над нами —
над собою слезы лить.
И над Речью Посполитой
пусть поплачет над своей:
страшное она видала,
но увидит — пострашней!
Не копьем казацким рана
ей была нанесена, —
это треснул струп поганый,
гноем полный издавна.
Коль его теперь не вырвать,
он всю Польшу изъязвит,
съест у вас и кость и мясо
и всю вашу жизнь сгноит.
Малость мы нарыв давнули,
чтоб оттуда стали гнать —
Вишневецких, Конецпольских,
Калиновских{76}, как их звать…
И за это мы достойны
благодарности, не кар!
Но пока владычит панство,
не покончим ссор и свар.
Пусть плохим пророком буду, —
вспомните мои слова:
коль из этой заварухи
Польша вылезет жива,