2
Пол опустевшей безрадостной нивы
Вымела осень — до колоса.
В сердце — зевота полей сиротливых,
Засухой сжатые полосы.
Грабли сгребли всё, что срезали косы.
Вянет листва облетелая.
Осень подходит, туманная осень,
Что ж! Ничего не поделаешь!
Ветер осенний ограбил природу.
Нивы остались раздетыми.
Может, и творчество этого года
Как-то невзрачно поэтому?
Да уж, посев мой удачливым не был!
Сеянный в засуху грустную,
Вырос без влаги чахоточный стебель,
Зерна качая безвкусные.
Чахлых скирдов обнаженные ребра
Встали скелета громадою.
Стук молотилок добычею доброй
Хмурое сердце не радует.
Осень шумит на картофельном поле
Ржавой ботвой да бурьянами.
Борозды, вдаль убегая на волю,
Рельсами блещут туманными.
Грустные мысли бегут поневоле
В дали, где озимь печалится.
Что-то припомнилось… Так среди поля
Камень знакомый встречается.
<1940>
СКАЗКА НАШЕГО ВРЕМЕНИ
С бычьей физиономии пара нахальных глазок
в розовом настроении смотрит из-за пенсне…
Если он видит слабого, бьет его, не промазав.
"Что, — говорит, — поделаешь? В жизни, как на войне!"
Нос натирает золото. Стала краснеть ложбинка.
Щеткой пробор зализан, как языком кота.
Лишь из ноздри, забытая, тянется волосинка
да, как лучи, топорщатся усики возле рта.
Ворот теснит дыхание и подпирает уши:
три подбородка выросли, — он тесноват для них!
Кровь ударяет в голову, галстук петлею душит…
Франт, он сует, как висельник, пальцы за воротник.
Цепь от часов красивая, толстая, золотая,
вдоль по жилету тянется через тугой живот.
Он за любою женщиной, от сладострастья тая,
как за своей добычею, улицами идет.
В ложе сидит промышленник с временною женою.
Лисье боа на женщине — как серебристый жгут…
Смрадно его дыхание, тяжкое и хмельное.
Тлеют глаза любовницы, ресницы ее — как трут.
Солнце блистает на небе и серебрит порошу.
Дама блаженно щурится: ласкова к ней судьба!
Шуба ее из соболя, и туалет хороший,
пудель, звеня цепочкою, писает у столба.
Это его законная розовая подруга,
с утренними визитами выйдя на полчаса,
шествует оснеженным, заиндевелым лугом.
Ей Ариадны нитью служит цепочка пса.
Девушка с нотной папкою, в шубке из горностая,
следом идет. Шаги ее вялы и неровны.
Ей ли в унылом Таллине жить, красотой блистая!
Не для нее ль составлены все поезда страны?
Это его наследница сонной бредет походкой.
Грезы о принцах оперных ей лишь одни милы…
Папеньку нынче заперли в дом, где окно в решетках,
и за подлог навесили на руки кандалы.
Тело рабочих Таллина обнажено бедою.
С блуз их висят лохмотьями порванные края.
Дома у них — салака, черный сухарь с водою,
пасмурная, голодная, высохшая семья.
Три драгоценных шкуры плечи трех женщин нежат.
Помните: эти шкуры содраны с нищих, с нас!..
Песня — это не песня, если, как нож, не режет:
слушайте хоть однажды поэзии диссонанс!
<1940>
ЛЮДИ ПОД ЛУПОЙ
Есть люди: пусть и мелок день их,
Они всегда полны собою.
Весь смысл их жизни — в пачке денег.
Что им война и поле боя?
Они — вот пуп земли, что будет
С другими — им какое дело?
К любой среде такие люди
Приспособляются умело.
Им вечно кажется, что скуден
Паек — отрада тел их бренных.
Войну клянут такие люди
Из-за ее тягот военных.
Клещи, они вопьются разом
В ткань так, что кровь из тела брызнет.
Они — слепцы, их честь и разум,
Как ставни, заперты для жизни.
Бездушны сами и ленивы,
Они вниманья ждут от друга.
Мы сохраним их негативы
И разглядим в часы досуга.
Противны этих баб столетних
Нытье и жалкие печали.
Услышав их пустые сплетни,
Презрительно пожми плечами!