«…Нарочно людей убивают голодной бедой!»
— «В Быкове садились?»
— «В Быкове».
— «А я был на вахте».
— «Не заметь я — подмяли бы…»
— «Совсем молодой!»
— «Их двое! Девица — у буфетчицы Кати».
— «Его не видали тут?»
— «Нет».
— «Не пускай никого,
и так уж доносят:
политических возим».
— «Он сильнее листовок,
показать бы его
всем рабочим Царицына…»
— «А куда они?»
— «Спросим…»
— «Я пошел.
Отдежурю у Пролейки — зайду».
Сквозь шепот
выступил металлический клёкот
и мощное уханье двигателя на ходу.
Взмыл привальный гудок,
раскатываясь далёко.
Встрепенулся Кузьма, п
риподнялся —
и снова
на подушку склонило.
Сиял в потолке огонек.
«Спите?..»
Голос напомнил ему полушепот
до слова.
«Как же я ослабел так?..»
— «Ничего, паренек».
— «Паренек, а Наташа?»
— «Жена? Молодые ребята!
Что ж, она молодцом!
Быковские, значит…
Кто я?
Я механик.
Ушел кто?
Значит, ты слышал, а я-то…
Тот
масленщик Степан Близнецов,
мы друзья.
Ну, а ты чей?
Денисов?
Фамилию слышал как будто».
Кузьма промолчал,
всё глядел
на седые вихры, на плечи крутые…
«Это ваша каюта?»
Механик кивнул:
«Да, моя, до поры…»
Каюта подпрыгивала,
и необычно сияли
пузырьки в металлических сетках у потолка.
«Это и есть электрический свет?
А нельзя ли
взглянуть на машину?»
— «Всё можно.
Лежите пока…»
11. ГОРОД
«А вот и Царицын!
По названью привычен,
только городом царским не был он,
молодой.
Так ордынцы прозвали:
Желтый остров — Сари-Чин,
И речушку
Сари-Су звали —
желтой водой».
Варламов с Кузьмой и Наташей смотрели
из окна.
Пароход вышел на разворот.
«Не забыл?
Значит, спрашивай:
слесарь Апрелев.
На французском он,
в „русской деревне“ живет».
Из пролета
толпа понесла,
а навстречу
гологрудые грузчики мчались гуськом:
«Эй, изволь, сторонись!
Задавлю!
Изувечу!..»
Сзади в спину татарин толкал сундуком.
Понесло через пристань,
на мостки отшвырнуло.
Гнулись доски к воде под напором людей.
Горы бочек и ящиков.
С берега дуло
крепким запахом пота, рогожи, сельдей.
Шли, держась друг за друга;
от берега в гору
деревянная лестница круто вела.
Высоко как! И страшно!
Вернуться бы впору.
Одолеешь ступень, а нога тяжела.
Шли и шли, задыхаясь.
На площадках скрипучих
спали, резались в карты, ревя, босяки,
и лежали кругом
на обветренных кручах
бородатые дети великой реки.
Шли и шли…
Всё кружилось в глазах.
На ступени
приседали
и видели Волгу внизу.
Две тяжелых косы уложив на колени,
тихо-тихо
Наташа глотала слезу.