ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
НОВАЯ ВСТРЕЧА
1. ПЕРЕД СЪЕЗДОМ
Восходит
затуманенное солнце,
дымки из труб на Волгу отмело.
Журча глубинной силою колодцев,
родное просыпается село.
Быковы хутора на крутояре.
В Заволжье снегу — избам до плечей.
Запели двери.
Утренник в разгаре.
Дрожат на стеклах блики от печей.
Я, как любой,
увидев направленье,
план партии — мечтания ее,
в них нахожу
свой путь,
свое волненье,
сердечное веление свое.
Я вижу…
…Пристань дернулась, осела,
мостки прогнулись, шлепнули — волну.
А он уже на кручу вышел смело,
пошел,
пошел, сминая тишину.
Крича, в песок отряхивая брызги,
я вылетел из Волги.
Все — за мной.
Я, сын вдовы, Натальи-коммуиистки,
наслышался о нем еще зимой.
Растет толпа, и надо торопиться.
В шипах колеса!
Сила хоть куда!
Ехидный дед подкинул палку в спицы,
от удивленья — набок борода.
Так трактор шел, выхлопывая тонко.
До вечера гудели голоса:
«Цепляй косилку!»
— «Все садись!»
— «Силенка!..»
Не отставали мы от колеса.
И стало всё вокруг каким-то новым.
Лампешку долго жгли у нас в избе.
Когда поднялся месяц над Быковым,
я трактористом снился сам себе.
Под утро
мамин выкрик полусонный:
«Наш трактор!..»
Побежала,
я вослед…
Рассыпались, искали — пеший, конный.
Перекликались люди.
Плыл рассвет…
А трактор уходил, теряя силы,
шел ранней степью.
Волга впереди.
Они вожжами руль ему скрутили,
пустили.
«Ну, партеец, уходи!»
— «Иди и не мути!» —
кричали хрипло,
разбили фару, чтобы не глядел…
И ночь к стальным шипам его прилипла.
Так шел он, одинокий, и гудел.
Мял молочай, кусты.
Овраг — преграда.
Лез, выбирался.
Снова брал разбег.
Доверчиво он думал: значит, надо,
раз уж его направил человек!
Так уходил,
хмелел в горячей дрожи,
давил суслячьи норы за бугром…
Проснувшееся
слышало Заволжье
торжественный
его предсмертный
гром.
Мы след его над кручей отыскали.
Рыдала мать.
Запомню навсегда.