* * *
Не раз тогда я был на Волго-Доне.
Товарищи, вы помните, конечно.
Ведь это наша молодость была!
Мы видели, как шлюзы вырастали,
шагающие клацали ковшами
и как из хаоса хитросплетений рвов,
котлованов, арматурных сеток,
дней и ночей авральных, из прорывов,
из подвигов труда, из хриплых споров,
из личных самолюбий, из страданий
и радостей,
удач и неудач —
изо всего, зовущегося жизнью,
изо всего, в чем должен разбираться
начальник над районом,
рос канал.
Я не расспрашивал его о жизни:
она и так была как на ладони.
Его характер?
Багермейстер каждый
опишет.
А дела? Они видны.
Я раза два бывал в его конторе.
Мы пили газированную воду.
А так, чтобы проговорить всю ночь, —
нет, не было.
И время не хватало…
* * *
Мы стали у окна.
«Здесь будет берег, —
сказал нам секретарь.
— А это сквер».
Мы увидали прутики прямые,
торчащие в заснеженном квадрате.
«Вот, Александр Петрович,
вам не верят —
один у нас засел на старом месте
и не переселяется никак».
— «Так и живет?»
— «Сказал: возьму ружье
и не пущу ни одного обратно,
раз вы село прохлопали в ладоши».
— «Бежать ему придется.
На шесть метров весной
уже подымется вода».
* * *
Я вспоминал:
когда же это было?
Мы виделись опять.
Я много раз
бывал на Сталинградском гидрострое.
Еще тогда,
в голодном тридцать первом,
мы, ухитрившись взять чужую лодку,
за Волгу плыли в поисках еды.
Нет, не за хлебом.
Хлебом и не пахло
в селе Безродном.
По степным курганам
мы бегали оравой, нападали
на шумные озера, лезли в воду
и рвали с корнем длинную кугу.
Закрученные корни обмывали,
сушили на горячем солнцепеке,
блаженствовали, дети СТЗ.
— Я был, когда к Безродному свозили
бульдозеры, кирпич, цемент, железо.
Сновал меж берегами юркий катер —
«Гидрогеолог-89».
И косогор у Ахтубы, где Волжский
стоит теперь, был сусликами взрыт.
Я ездил, ездил,
помню все палатки
на месте нынешнего стадиона.
Как Логинов — совсем на голом месте,
по чертежу — сажать тогда велел
и сам сажал простые хворостинки.
Я встретил их —
теперь на Комсомольской
они уже деревьями шумят.
Еще я помню первый митинг стройки
в честь Волго-Ахтубинского канала.
Два землесоса рыли перемычку,
стараясь дотянуться до флажка.
И Логинов, начальник Гидростроя,
речь произнес.
Летел песчаный ветер,
и люди ликовали…
Годы шли…
Разорвалось у Логинова сердце.
О людях говорить при жизни надо.
И Логинову надо бы сказать,
за что мы благодарны, пусть бы слышал.
Когда глава правительства вручает
награды, произносит имена, —
с волненьем думаешь об этих людях,
за ними видишь тысячи других,
за ними миллионы видишь наши.
Но Логинов не слышит…
Назовите
сад или площадь именем его!..
* * *
Да, вспомнил!..
Это было ранним летом.
Паромом перебравшись через Волгу,
попал я в Волжский — город молодой.
Я шел по коридору общежитки…
(Что я сказал! Прошу у вас прощенья,
любезная хозяйка.
Я боюсь,
теперь вы мне не отведете койки
за то, что общежитием назвал
«гостиницу повышенного типа»!)
Я шел по коридору, с ним столкнулся.
«Вы здесь живете?»
Да, он тут и жил.
Семья его еще не приезжала.
Мы жили в общежитии.
Ходили
в столовую на завтрак.
Он спешил.
Обедал где-то у себя в конторе,
но, если выпадал совместный ужин,
я у него выпытывал свое.
Он был уверен в людях.
«Раньше срока
построим ГЭС и первый ток дадим…»
(Он воблу ел, чему-то улыбался, —
переживал и вспоминал, наверно,
волнения пережитого дня.)
«Да, строить научились. Мастера.
Большие патриоты. Есть горенье.
Но, Александр Петрович, вы скажите,
как это всё привяжется к деревне?
ГЭС — хорошо. Заводы…
Я объездил
страну.
Да взять хотя бы Сталинград.
Действительно, неузнаваем город!
Но вот село возьмите — мы забыли.
У нас от сел уходят города!»
(В ту пору я давно уже закончил
две части этой длительной поэмы —
признание в любви к земле и к людям,
поэму возвращения к себе.
Часть третью я искал уже два года
но всем дорогам.
Спрашивал: когда же?
В колхозе жил, обдумывая жизнь,
был у министра сельского хозяйства.
Сентябрьский пленум
и Двадцатый съезд
наметили рассвет;
я ждал рассвета,
в Быково приезжая вновь и вновь.)
«Всё повернулось к жизни,
прямо к людям,
всё то, что нами сделано, — для нас! —
заканчивал он разговор обычно.—
И тракторы — деревне.
Будет ток.
И строить будем заново селенья.
Вы видите, как партия людей
нацелила на сельское хозяйство!..»