Выбрать главу
«Надолго?» — спрашивает мама. «Совсем». И глянул на сестру. А та потупилась. «Постой-ка,                       уйдет — я всё скажу тогда». «Заехал в Сталинград сначала, устроился и вот —                                                                                        сюда». Опять глядит на Груньку что-то. «Так, значит, в город?.. А не зря?» — «По специальности… Я слесарь теперь. Нужны и слесаря». — «А тут дела, — вздохнула мама. — Колхозы. Трудно: первый бой! Остался бы, войдешь в правленье.                                                              Ты коммунист?» — «Само собой… Тут — знаю…                          Но и там работа, там строят Тракторный завод. Попробовать себя охота,                                           уж так решили с Груней вот…» И мама на сестру взглянула:                                                   «Поедет больно налегке… Скрывала всё!»                              — «Не смела, мама!..» Слеза по маминой щеке, еще, еще, по той морщинке, что я разглаживал не раз, текут           слезинка за слезинкой из дорогих, любимых глаз. А Грунька к маме наклонилась и хнычет что-то, а матрос:               «Мамаша», — вдруг сказал, «Мамаша»? И тут уж я ослеп от слез. Впотьмах нащупываю волглый подшитый валенок                                                                                            в углу. Замах обеими руками —                                          он, колеся, летит к столу! Я с печки кубарем срываюсь.
                                                  «Убью его!» —                                                                             дрожа кричу. Сквозь сени и — с крыльца                                                к пожарке, скорей, скорей — за каланчу. Лечу, и прыгаю от страха,                                               и ветер марта рву плечом. Ноздрявый снег хрустит под пяткой,                                                сквозь пальцы глина бьет ключом, а краем глаза вижу ленты и Груньку:                                                               гонятся за мной! «Алешка, босиком, куда ты? — кричит сестра.—                                                                             Иди домой!» — «Нет, не обманешь! Хорошо мне, разутому, здесь на ветру». — «Постой, Алешка                                     — «Так и встану!..» — «Простудишься!»                               — «Пускай умру! Пускай умру, чтоб не напрасно катилась мамина слеза. Пускай!» — шепчу, глотая слезы,                                                       бегу куда глядят глаза… «…Ну и мальчишка, вот так норов!» — «Да, что ты скажешь, весь в отца». Гудит изба от разговоров, сидят и судят без конца. «Не заболеет?» — «Что ты, Павел, ни разу не хворал — кремень!..» — «Ты бы, зятек, не брал, оставил — уж больно по нему                                ремень. Три девки было,                                взял хоть эту, один мужчина у меня. Схвачусь побить — ремня-то нету, так — без отца и без ремня…» Я знаю, знаю:                           шутит мама, — по голосу всё узнаю. «А что в отца, так вылит прямо, хоть песенность бы взял мою!»
«Отец!                  Какой ты был?                                                И кто ты? И где ты?                     Мы не ждем теперь. Всё время ждали, как с работы, тебя,             вот-вот откроешь дверь. Пойми,              легко ли без отца-то? Ночами ждал тебя, не спал…»
«Как с продотрядами в двадцатом ушел сюда,                     так и пропал…» — вздыхает мама. Я с сестренкой на печке —                          голову в ладонь. Моряк стрельнул пахучей спичкой и, прикурив, стряхнул огонь. «Ну, что ж мы?» В тусклом, желтом свете горит стеклянной белый свет. «До дна! За ваше счастье, дети. Мое? Какое в сорок лет?!» — «Мы тут надумали, мамаша, хотели… может, и не то? Об Алексее дума наша, решили с Груней…» — «Ну, а что?..» (Я вскинул голову и замер, дышу в тревоге тяжело, его слова ловлю глазами, сон как рукой с меня сняло.) «Двенадцать лет.                              Четвертый кончит, там — в пятый.                              А учиться рад. А может, взять нам, коль захочет, его с собою в Сталинград?» — «Я? В Сталинград?..» — «Учиться будет. Зарплата у меня — вполне…»