Выбрать главу
Я маем только радость называю. Мой май —                     шагнул на запад по земле, мой май —                    письмо на узеньком столе. А мой январь —                             разлука наша в мае.
Мы дожили до майской красоты. До Первомая нашего святого! Теперь видать, что снег, а что цветы, где ты,             в январь ли, в май ли входишь ты, как выглядишь теперь ты в платье новом. Свершилось это.                              И теперь, как встарь, май будет в мае, в январе — январь.
1945

ДНИ СВИДАНИЙ

23. ПРИШЕДШИМ С ВОЙНЫ

Нам не речи хвалебные, нам не лавры нужны, не цветы под ногами, нам, пришедшим с войны. Нет, не это. Нам надо, чтоб ступила нога на хлебные степи, на цветные луга.
Не жалейте,                     не жалуйте отдыхом нас, мы совсем не устали. Нам — в дорогу как раз! Не глядите на нас с умилением,                                                            не удивляйтесь                       живым. Жили мы на войне. Нам не отдыха надо и не тишины. Не ласкайте нас званьем: «Участник войны!» Нам —            трудом обновить                                          ордена и почет! Жажда трудной работы                                            нам ладони сечет. Мы окопами землю изрыли,                                                       пора нам точить лемехи и водить трактора. Нам пора —                    звон оружья                                           на звон топора, посвист пуль —                            на шипенье пилы                                                           и пера. Ты прости меня, милая. Ты мне жить помоги. Сам шинель я повешу, сам сниму сапоги. Сам тебя поведу, где дома и гроза. Пальцы в пальцы вплету, и глазами — в глаза.
Я вернулся к тебе, но кольцо твоих рук — не замок,                   не венок,                                    не спасательный круг.
1945

24. МОИ ДРУЗЬЯ

Госпиталь. Всё в белом. Стены пахнут сыроватым мелом. Запеленав нас туго в одеяла и подтрунив над тем, как мы малы, нагнувшись, воду по полу гоняла сестра.
А мы глядели на полы. И нам в глаза влетала синева, вода, полы… Кружилась голова. Слова кружились:                                 «Друг, какое нынче? Суббота?                 Вот, не вижу двадцать дней…» Пол голубой в воде, а воздух дымчат. «Послушай, друг…» —                                     И всё о ней, о ней…
Несли обед. Их с ложек всех кормили. А я уже сидел спиной к стене, и капли щей на одеяле стыли. Завидует танкист ослепший мне и говорит                  про то, как двадцать дней не видит. И —                           о ней, о ней, о ней…
«А вот сестра,                           ты письма продиктуй ей!» — «Она не сможет, друг,                                           тут сложность есть». — «Какая сложность? Ты о ней не думай…» — «Вот ты бы взялся!»                                       — «Я?»                                                  — «Ведь руки есть?!» — «Я не смогу!»                               — «Ты сможешь!»                                                              — «Слов не знаю!» — «Я дам слова!»                               — «Я не любил…»                                                               — «Люби! Я научу тебя, припоминая…» Я взял перо.                       А он сказал: «Родная!» Я записал.                   Он: «Думай, что убит…» «Живу», — я написал.                                         Он: «Ждать не надо…» А я, у правды всей на поводу, водил пером: «Дождись, моя награда…» Он: «Не вернусь…»                               А я: «Приду! Приду!»