Слышит песнь молодая Татула жена.
И томит ее тайна, гнетет ее стыд.
И соблазном предательским поражена,
И мечтает о царстве, и ночи не спит.
«Внемли, красавица, внемли!
Ты несравненна и сладка.
Шах — повелитель всей земли,
Могучи шаховы войска.
Но, как и мы, душой он слаб
И любит женщин молодых.
Как диадема подошла б
К тебе, владычица владык!»
Слышит песню ашуга, не спит госпожа
Столько дней и ночей, столько дней и ночей!
И задумчиво ждет, и бледнеет, дрожа,
И дремота бежит от прекрасных очей.
VII
Битва кончена. Князь возвращается вновь.
Возвращается с войском могучий Татул,
И с кривого клинка отирает он кровь.
И в Тымуке движенье и праздничный гул.
Там устроила пир госпожа. И пока
Темнота на земле, там пируют всю ночь.
Льются вина, как горная в пене река.
Весь Джавахк на пиру, и подняться невмочь.
Госпожа угощает гостей дорогих,
Наблюдает за пиршеством зорко она,
Чтоб веселье росло, чтобы говор не стих.
Чтобы пили глубокие чаши до дна:
«Сдвигайте, гости, чаши в круг
И пейте до конца!
Да будет славен мой супруг
По милости творца!
Эй, пусть господь его хранит!
Пусть будет меч остер!
Пусть нас навеки осенит
Могущества шатер!»
Гремит Тымук средь мощных гор.
Отгул далече раздался.
Не молкнет песня, дружен хор,
Грозны мужские голоса.
«То сквозь тучу не с гор опустился орел
На прямых, на широких, на плавных крылах.
Славный князь Тымкаберда на землю сошел,
На врагов нагоняя смятенье и страх.
То не туч грохотанье в расщелинах гор,
Не блеснула свирепая молния там, —
Это схватка Татула в расщелинах гор,
Это сабля Татула, сверкнувшая там.
Не сравнится нагорный орел с храбрецом, —
Шах пред ним растеряется, дрогнув лицом».
Всё беспутнее пир, всё пьянее поток.
Брызжут вина Кахетии, чаши звончей.
Гости пьют за растущий на скалах цветок —
За свою госпожу, за утеху очей.
Пьют здоровье и честь храбрецов дорогих,
Что для ближнего жизни в бою не щадят…
Пьют за славу живущих и в память других,
Тех, что с неба на жаркую битву глядят.
Госпожа угощает гостей дорогих,
Наблюдает за пиршеством зорко она,
Чтоб веселье росло, чтобы говор не стих,
Чтобы выпили полные чаши до дна.
«Свидетель бог, твое вино
Всё выпито до дна.
Мы до краев полны давно.
Мы пьяны допьяна!»
И стих чертог. И черен стал
Зубцов немой венец.
Татул с дружиною устал.
Храпят. Храпят. Конец.
VIII
Под зловещими сводами еле видны.
Спят вповалку, повержены ниц.
И витают, витают их тяжкие сны,
Вьются тяжкие сны чередой верениц.
Снится, снится Татулу — мутит его мрак,—
Снится, будто вползает на башенный мост
Змей кольчатый, дракон. Обвивается враг
Вкруг стены крепостной и кусает свой хвост.
Подымается медленно чудище.
Вот Запрокинулось черной своей головой.
Голова уже с башнями вровень плывет
И глядится в Татулов чертог огневой.
И как будто Татул не один в эту ночь.
И как будто с женою любимою он,
И как будто он молвит: «Привстань, чтоб помочь,
Я дракона убью, я прерву этот сон!»
Так Татул говорит. Но, вглядевшись, дрожит.
Ибо чувствует он сквозь смятенье и муть.
Что не с милой женой, как бывало, лежит,
Что вдавилась драконья глава в его грудь.
IX