Выбрать главу
ах, когда ты, друг любезный (за охулку не взыщи), кипятил тот лом железный, как хозяечка борщи,
как хозяюшка России, на глаза набрав платок, чтобы очи ей не выел тот блестящий кипяток, —
я глядел с любовной верой, а совсем не напоказ, как Успенский пред Венерой, — прочитай его рассказ.
Надо думать, очевидно, выпивоха и нахал, ты меня тайком, солидно за работу уважал,—
если, тощий безобразник (ты полнее вряд ли стал), мне вчера, как раз под праздник, поздравление прислал.
1966

213. «Кто — ресторацией Дмитраки…»

…И в ресторации Дмитраки Шампанским устриц запивать.
Кто — ресторацией Дмитраки, кто — тем, как беспорочно жил, а я умом своей собаки давно похвастаться решил.
Да всё чего-то не хватало: то приглашают на лото, то денег много или мало, то настроение не то.
Ей ни отличий, ни медалей за прародителей, за стать еще пока не выдавали, да и не будут выдавать.
Как мне ни грустно и ни тяжко, но я, однако, не совру, что не дворянка, а дворняжка мне по душе и ко двору.
Как место дружеской попойки и зал спортивный для игры ей все окрестные помойки и все недальние дворы.
Нет, я ничуть не возражаю и никогда не возражал, что кровь ее не голубая, хоть лично сам не проверял.
Но для меня совсем не ново, что в острой серости своей она не любит голубого — ни голубиц, ни голубей.
И даже день назад впервые пижону — он не храбрым был — порвала брюки голубые. И я за это уплатил.
Потом в саду непротивленья, как мой учитель Лев Толстой, ее за это преступленье кормил копченой колбасой.
1966

214. ВОРОБЫШЕК

До Двадцатого до съезда жили мы по простоте — безо всякого отъезда в дальнем городе Инте.
Там ни дерева, ни тени, ни песка на берегу — только снежные олени да собаки на снегу.
Но однажды в то окошко, за которым я сидел, по наитью и оплошке воробьишка залетел.
Небольшая птаха эта, неказиста, весела (есть народная примета), мне свободу принесла.
Благодарный честно, крепко, спозаранку или днем я с тех пор снимаю кепку перед каждым воробьем.
Верю глупо и упрямо, с наслажденьем правоты, что повсюду тот же самый воробьишка из Инты.
Позабылось быстро горе, я его не берегу, а сижу на Черном море, на апрельском берегу…
Но и здесь, как будто дома,— не поверишь, так убей! — скачет старый мой знакомый, приполярный воробей.
Бойко скачет по дорожке, славословий не поет и мои — ответно — крошки по-достойному клюет.
1966

215. ХАШИ В БАТУМИ

Безрассудно, словно дети, — что нам резкий поворот? — на вершину на рассвете Заурбек меня везет.
Из тумана гор не видно, но на кухне у огня здесь уже сидят солидно грузчики и шоферня.
На вершине спозаранку, как бы солнечный восход, мне одна официантка миску круглую несет.
Не кондитеров изделья, не диетные супы, а духана рукоделье с крепким привкусом толпы.
По моей гражданской воле — не дрожи, моя рука! — сам я сыплю много соли и побольше чеснока.
Съел я ложкой миску хаши, возвратился и уснул. Словно из народной чаши по-приятельски хлебнул.
1966

216. АННА АХМАТОВА