1. Главная
  2. Книги
  3. Бараташвили Николоз
  4. Стихотворения и поэмы
  5. Страница 125
Выбрать главу
Я даже и не с тем поэтом, хоть он достаточно умен, что при посредстве Литгазеты отправил лирику в загон.
Но всё слабеет ощущенье, — признаться в этом надо тут, — что твоего стихотворенья с таким же общим нетерпеньем, с такою жаждой люди ждут.
<1972>

307. ЛАВРОВЫЙ ВЕНОК

Звучала средь снегов пятнадцатого года последняя, без слов державинская ода.
Понятно, отчего был Пушкин благонравен в тот день, когда его благословил Державин.
Всесветно одинок, ослаблый и мясистый, свой лавровый венок он отдал лицеисту.
При ропоте молвы сошел венок России с поникшей головы на кудри молодые.
Из всех стараясь сил, по лестницам Лицея юнец его носил, всерьез благоговея.
Он был ему под стать. В нем сладостно дышалось, но эта благодать недолго продолжалась.
Всему приходит срок, закату и рассвету, и тесен стал венок великому поэту.
Он был не так уж мал, но с каждым новым годом всё тягостней стеснял души его свободу.
В один обычный день, устав от постоянства, он сдвинул набекрень докучное убранство.
Шальная голова, трибун ночных собраний не стал из озорства таскать его в кармане.
Венок судьбы чужой, награду дорогую, он снял своей рукой, стыдясь и торжествуя.
В один и тот же миг, единственным движеньем и сам себя расстриг, и принял постриженье.
И доставал на свет в колеблемом тумане венок ушедших лет, печаль воспоминаний…
<1972>

308. КАЛМЫК

Хоть я достаточно привык, но снова голову теряю, когда мне Пушкина калмык благоговейно повторяет.
Те незабвенные слова, как духи музыки и света, не утеряли волшебства от гордой тщательности этой.
Считает, видно, мой джигит в своей простительной гордыне, что Пушкин впрямь принадлежит степному воздуху полыни.
Что житель русских двух столиц не озарялся их огнями, а жил, седлая кобылиц или беседуя с орлами.
И с непокрытой головой, играя на своей свирели, шел за кибиткой кочевой между тюльпанами апреля.
С таким я слушаю стараньем, так тихо ахаю в ответ, как будто полного Собранья на полке не было и нет.
Как словно мне всё это внове и я в Тригорском не бывал, не пил «фетяску» в Кишиневе, в Одессе устриц не глотал.
И с осторожностью веселой для ожидающих веков, пока он спал, я утром с полу не собирал черновиков.
Как будто я из церкви тоже не выносил на паперть прах и гроб мучительный рогожей не я укутывал в санях.
Читай еще, пастух степной. Я чтенье это не нарушу. От повседневности такой мне перехватывает душу.
Как сердце бедное унять? Скорей бы пушкинская сила его наполнила опять или совсем остановила.
Звучит средь сосен и снегов до потрясения сознанья то исполнение стихов, как исполненье предсказанья.
1972

309. СТАРУХИ ОСЕТИИ

На Тереке только проездом бывая, я все-таки вас не забыл второпях, старухи Осетии в красных трамваях, старухи Осетии в черных платках.
Любил я увидеть на уличной встрече, какие нередко случаются тут, как прямо вы держите слабые плечи, как землю кавказскую юбки метут.
На бабушек русских вы мало похожи, суровей глаза и надменнее рты, — тогда почему же так близко тревожат меня отрешенные ваши черты?
~ 125 ~