И я победной песней
прославлю подвиг твой,
как некий новый Гейне,
рожденный Сырдарьей.
353. «Дорогой жизни долго я шагал…»
Дорогой жизни долго я шагал
и вот уже почтенным мужем стал.
Вдали, вдали, меж гор и средь степей,
остались годы юности моей.
Есть у казахов старый разговор,
что, дескать, время действует, как вор,
и каждый месяц или каждый год
то то, то это у тебя крадет.
Ход времени, желая честным быть,
я не могу и не хочу хулить.
Я этих слов не стану повторять —
несправедливо время упрекать.
Ты, моего не погасив огня,
взяло стихи и песни у меня,
но их отнюдь не бросило во мгле,
а подарило людям и земле.
Пусть у меня пробилась седина —
зато листва деревьев зелена.
И есть цветенье юности моей
в цветении предгорий и степей.
Теченье лет, что прожил человек,
повторено теченьем новых рек,
волненье мысли яростной моей
есть в волнах нами созданных морей.
Земля моя! Железо и цветы!
Я постарел — помолодела ты.
Но молодость ушедшую свою,
Республика, в тебе я узнаю.
Гали Орманов
351 НЕЗАБЫВАЕМЫЙ ДЕНЬ
Мы в город, едва различимый вдали,
шагая с трудом, наконец-то вошли,
как словно бы тот сирота-верблюжонок,
что еле плетется в дорожной пыли.
Нестройно по теплым с утра мостовым
мы шли босиком за вожатым своим,
прохожие сразу же нас понимали
по грязным рубахам и шапкам худым.
В том доме, куда привели сорванцов,
ютилось немало таких же мальцов,
и вскоре уже на дворе мы шумели,
все в белых рубашках, как стайка птенцов.
Я в первый же день, беззащитен и мал,
впервые лицо Ильича увидал,
почувствовал в нем доброту и защиту
и сразу сильней и уверенней стал.
Он прямо глядел на меня, как живой,
дыша теплотой и светясь добротой.
И, солнцем улыбки его согреваясь,
забыл я, что был до сих пор сиротой.
355. ПЛАЧУЩАЯ ДЕВУШКА
Два тюка на верблюде,
путь дымится песком.
Едет девушка в люди,
в незнакомый ей дом.
Едет, бедная, грустно,
мысли душу когтят,
слезы — крупные бусы —
на ресницах блестят.
«Ах, невеста-бедняжка,
видно, ей тяжело!..
Не воротится пташка
под родное крыло».
Много праздных советов
раздается в пути:
«От дороги от этой
никому не уйти…»
Все ее по дороге
утешают кругом:
«Будешь жить без тревоги
за таким богачом!»
Но она в огорченье
слезы льет второпях,—
что ей в тех утешеньях,
что ей в этих словах?
Что ей скот и халаты,
если страшен навек
тот чужой, бородатый,
дряхлый тот человек?!
356. ПЯТИДЕСЯТИЛЕТИЕ
Полвека я не без труда
уже прошел путем крутым,
но для народа навсегда
хочу остаться молодым.
Пускай приметна седина —
примет я этих не боюсь:
ведь для тебя, моя страна,
я только сыном остаюсь.
И твердо знаю, что и впредь,
крепя союз безмолвный наш,
ты не позволишь мне стареть,
душой погаснуть мне не дашь.
Я у тебя еще в долгу.
Служить тебе я жизнью рад.
Быть лежебокой не могу,
хоть мне уже и пятьдесят.
Пусть не иссякнут никогда
любовь и труд — всё, чем горжусь.
Я, словно мальчик, сквозь года
к тебе, как к матери, тянусь.