Я прошел тропой пустынной
Безнадежного скитанья…
Бедно слово, чтоб глубины
Твоего раскрыть страданья!
Ты согрел мечтою книгу,
Облаком над ней пролился.
Жив твой стих, в степных зарницах
Вот он ливнем прокатился!
На живых твоих страницах
Я, как птица, опустился.
Где стоял ты одиноко
С опаленными крылами,
Я услышал издалека
Зов, бушующий как пламя,
И писал живого ока
Я кровавыми слезами.
Пересек я степи, реки,
Где ты пел с такою силой…
Я бы сжег слезами веки,
Плача над твоей могилой,
Если б черной тучей дыма
Не умчались наши беды,
Если б над землей любимой
Не настал он — час победы.
Как Гурамишвили был похищен лезгинами и бежал из плена
Жатвой дышали грузинские дали.
Горцы тебя у ручья захватили
И через тридевять гор перегнали.
И наглотался ж ты горя и пыли!
И убежал ты, но схвачен был снова,
В яму посажен, унижен жестоко.
Ночью ты видел со дна гробового
Жизни своей огонек одинокий.
Как от родного гнезда оторваться?
Как примириться с ямою темной?
Молвил ты: «Мимо миры эти мчатся,
Вне меня реют рекою огромной…»
Плесень могил одевала рассветы.
В небо глядел ты, неволей томимый.
Был под землей ты и грезил, что где-то
Лето и золото нивы родимой.
Яму минуя, не слушая пеней
Пленника, мимо шли дни и недели.
Слезы твои на крылах песнопений
К звездам высоким ночами летели.
Вспыхнул костром ты в своем заточенье.
Жаркие слезы катились ключами.
Думы, надежды твои и сомненья
К небу из ямы взлетали, как пламя.
Родины голос услышал ты скорбный:
«Время отрадной жатвы вернется.
Смерть лучше этой могилы позорной, —
Встань же, мой светлый, выйди на солнце!»
Вылез из ямы… От страха и счастья
Птицей душа трепетала живая,
Яма зияла раскрытою пастью,
Кашлянул сторож, спросонок зевая.
Щепотью пальцы сложил ты, как будто
Хлеба взял крошку, перекрестился
И по тропинке, змеившейся круто,
В горы скользнул ты и в сумраке скрылся.
Беглец в пути
В пору жатвы горячую
Был я схвачен лезгинами.
Ты брел устало в утреннем тумане,
Клубился над ущельем знойный пар.
Ты пить хотел.
Ты вспомнил берег Ксани
И тень прохладой веющих чинар.
Как звонок утром
жаворонок в небе!
Как весел в поле
крик перепелов!
Жнецы поют в волнующемся хлебе,
Кладут скирды тяжелые снопов.
И ты томился жаждой в жнецком стане.
Вставал во мгле багряной жаркий день.
За полем вдалеке сверкала Ксани.
От черных буков простиралась тень.
С лица отерши пот платком широким,
Ты к берегу беспечно зашагал.
Оружие оставил над потоком
И пересохшим ртом к воде припал.
Но рыскавшие
по лесу лезгины
К тебе подкрались
в тальнике густом.
Схватили и связали в миг единый
И рот заткнули потным кушаком.
От пажити,
где жатву не дожали
Серпы кривые
бедных поселян,
От родника родного оторвали
И за горы умчали в Дагестан.
И вот ты, бывший жертвой хищной птицы,
Бежишь; в горах погоня за тобой,
И стон любимой, и снопы пшеницы,
Увязанные ивовой корой…
Давид Гурамишвили под дождем
Буря затмила пути неисходные.
Дождь затопил их в полуночной темени.
Боже! Ты капля иль вервие водное?
Древо спасения дай, не убей меня!