И когда, закончив сборы,
Царь назначил день отъезда,
И когда пришли дозоры
На указанное место, —
Слух пошел от дома к дому,
Что Димитрий, царь любимый,
К супостату едет злому
Пострадать за край родимый.
Взволновался целый город,
Загудел он, словно море,
Ко дворцу и стар и молод
Поспешил в порыве горя.
Видят — площадь городская
Любопытными покрыта:
Колыхаясь и сверкая,
На конях гарцует свита.
Уж навьюченные мулы
Шли с поклажей по дороге,
И владыку дидебулы
Ждали, стоя на пороге.
14
Чистым золотом дворянство
На конях своих сверкало.
Неизвестно — чье убранство
Тут красой преобладало.
Свита выстроилась строем,
Латы в воздухе блеснули,
Каждый выглядел героем
В этом грозном карауле.
Кто бы мог налюбоваться
Этой дивной красотою?
Кто посмел бы надругаться
Над громадою такою?
За спиной у царской стражи
Лошадей вела прислуга.
И один другого краше
Были кони. И подпруга,
И седло, и сбруя вместе
Были ценностью дороже,
Чем привольное поместье
У хозяина-вельможи.
И шагал там горделиво
Иноходец белой масти.
Отыскать такое диво
Для царя — большое счастье.
На своем носил он теле
Только царственное бремя
И чужой ноги доселе
Не пускал в златое стремя.
Горделив, как лев пустыни,
Словно лань лесная, ласков,
Был грозою он доныне
Для конюших и подпасков.
Весь дрожа от нетерпенья,
Ржал он голосом сердитым
И метался в отдаленье,
И о землю бил копытом.
15
Облаченный для похода
В дорогие одеянья,
Царь предстал очам народа,
Весь исполненный сиянья.
Вслед за ним, объятый думой,
Справа шел святитель, слева
Спасалар шагал угрюмый,
Полный ярости и гнева.
Был святитель безутешен,
Он не знал себе покоя.
Спасалар был явно взбешен
Тем, что царь не принял боя.
И народ заплакал снова,
И, как птица в непогоду,
Сердце дрогнуло царево,
Устремленное к народу.
И сказал Димитрий: „Дети,
Что горюете напрасно?
Быть за родину в ответе —
Разве это не прекрасно?
Не горюйте же в разлуке,
Не страшитесь разоренья, —
Я приму любые муки
Ради вашего спасенья“.
И прервался голос гордый,
Очи сделались печальней.
Так дробится камень твердый
На свинцовой наковальне.
И, внимая царской речи,
Площадь глухо зарыдала,
И толпа сирот далече
Воплем сердце надорвала.
16
Вдруг мужчины расступились,
И, представ перед народом,
Двое юношей явились
С стариком седобородым.
Старец древен был годами,
Еле двигался, и внуки
Шли неспешными шагами,
Подхватив его под руки.
Не жилец на свете белом —
Он смотрел уже в могилу,
Но в душе он был картвелом
И хранил былую силу.
17
„Царь, — сказал он, — умоляю,
Не суди меня сурово:
Из могилы обращаю
Я к тебе живое слово.
Царь, когда настало время
Всенародных испытаний,
На себя ты принял бремя
Наших тягот и страданий.
Все мы знаем, что без страха
Встретил ты свою невзгоду
И готов идти на плаху,
Чтобы счастье дать народу.
Но подумай, — коль с тобою
Мы расстанемся навеки,
Кто отеческой рукою
Наших слез осушит реки?