Она повторила — эта тень —
Под ровный башенный бой:
«Время не то, и люди не те,
Но ты — остался собой.
Не как пуля, как свеча,
Будешь тихо тлеть…»
И я сказал: «У меня печаль,
У меня — товарищ в петле!
Ты знаешь: к обществу мертвецов
Я давно привык,
Но синим знаменем лицо
Выбросило язык.
И часто я гляжу на себя,
И руки берет дрожь,
Что больше всех из наших ребят
Я на него похож!»
Сумрак не так уже был густ,
Мы повернули назад,
И возле дверей моих на углу
Мне мой взводный сказал:
«В стянутых улицах городов
Нашей большой страны
Рукопожатия мертвецов
Ныне отменены.
Вот ты идешь. У себя впереди
Шариком катишь грусть,
И нервный фонарь за тобой следит,
И я за тебя боюсь.
Видишь вон крышу? Взберись на нее,
На самый конец трубы, —
Увидишь могилы на много верст,
Которые ты забыл.
И над землею высоко,
С вершины, где реже мгла,
Увидишь, как кладбище велико
И как могила мала!»
Он кончил. Выслушав его,
Фонарь огонь гасил.
И я молчал… А ночь у ног
Легла без сил.
Ушел, и сонная земля
Работы ждет опять…
Спасская башня Кремля
Бьет пять.
В небе утреннем облака
Мерзнут в синем огне —
Это Колькина рука
Начинает синеть…
2. «Поздно, почти на самой заре…»
Поздно, почти на самой заре,
Пришел, разделся, лег.
Вдруг у самых моих дверей
Раздался стук ног.
Дверь отворилась под чьим-то ключом,
Мрак и опять тишина…
Я очутился с кем-то вдвоем,
С кем — я не знал.
Кто-то сел на мой стул,
Тихий, как мертвец,
И только слышен был стук
Наших двух сердец.
Потом, чтобы рассеять тишь,
Он зажег свет…
«Миша, — спросил он, — ты не спишь?»
— «Генрих, — сказал я, — нет!»
Старого Гейне добрый взгляд
Уставился на меня…
— Милый Генрих! Как я рад
Тебя наконец обнять!
Я тебя каждый день читал
Вот уже сколько лет…
Откуда ты? Какой вокзал
Тебе продал билет?
«Не надо спрашивать мертвецов,
Откуда они пришли.
Не всё ли равно, в конце концов,
Для жителей земли?
Сейчас к тебе с Тверской иду,
Прошел переулком, как вор.
Там Маяковский, будто в бреду,
С Пушкиным вел разговор.
Я поздоровался. Он теперь —
Самый лучший поэт.
В поэтической толпе
Выше его нет.
Всюду проникли и растут
Корни его дум,
Но поедает его листву
Гусеница Гум-Гум.
Я оставил их. Я искал
Тебя средь фонарей.
Спустился вниз. Москва-река
Тиха, как старый Рейн.
Я испустил тяжелый вздох
И шлялся часа три,
Пока не наткнулся на твой порог,
Здесь, на Покровке, 3.
……………………………
Ах, я знаю: удивлен ты —
Как в разрушенной могиле
На твоем я слышал фронте
Эти скучные фамилии.
Невозможное возможно —
Нынче век у нас хороший.
Ночью мертвых осторожно
Будят ваши книгоноши.
Всем им книжечек примерно
По пяти дают на брата,
Ведь дела идут не скверно
В литотделе Госиздата.
Там по залам скорбным часом
Бродят тощие мужчины
И поют, смотря на кассу,
О заводах, о машинах…
Износившуюся тему
Красно выкрасив опять,
Под написанной поэмой
Ставят круглую печать.
Вы стоите в ожиданье,
Ваш тяжелый путь лишь начат…
Ах, мой друг! От состраданья
Я и сам сейчас заплачу.
Мне не скажут: перестаньте!
Мне ведь можно — для людей
Я лишь умерший романтик,
Не печатаюсь нигде…