Выбрать главу
Вот густая, хмельная, морозная, Небывалая та тишина. Ночь пройдет, как упряжка                                             порожняя, Звезды высыплет мельче пшена.
Но в томлении пламени ярого Белым полымем тучи слепят, Стынет бунта крестьянского зарево, На рассветах усадьбы горят.
Песни тешили чистым наречьем, Горько плакали в снег бубенцы, У дворов постоялых, при звездах, Вербы горбили узкие плечи, А на ярмарках в тихих уездах Будоражили тишь пришлецы,— По лабазному Замоскворечью Бородатые встали купцы.
Лодки правят на горестный берег, По делянкам раскат топора. По-особому родину мерит Миллионщиков новых пора, —
Да опять тупики, пересадки, Переправы над сонной рекой, А в кривых переулках отряды, Комиссары, скатавшие скатки, Своеволию юности рады, Славя город пылающий свой, Поведут броневые площадки По сарматской равнине ночной.
А в снегах разметалась Таганка. На мосту краснофлотский дозор. Коминтерна ночная стоянка — Отплывающий в море линкор. Сосны к западу клонятся утло, Но, для грома и славы восстав, Отшвартуют в бессмертное утро Все шестнадцать московских застав.
1930, 1939

47. СЛОВО

Был поэт — сквозь широкие годы, Из конца пробиваясь в конец, Он водил черный ветер невзгоды, Оголтелую смуту сердец.
Словно отговор тягостной смуты, Словно наговор странствий и бед, Воспевал он, холодный и лютый, Обжигающий сердце рассвет.
Старой выдумкой — песней цыганской — Он людские сердца волновал И стихи роковые с опаской Нараспев неизменно читал.
Под гитару, как в таборе темном, Над рекой, где гремят соловьи, Он сложил о скитальце бездомном Опрометчиво песни свои.
Он твердил: «Если сердце обманет, Покоряйся бездумно судьбе, Пусть негаданно время настанет — Всё любовь не вернется к тебе.
Мне с младенчества, словно Егорью, Желтоглазый приснился дракон, Не люблю эту землю с лазорью — Тихой жизни бессмысленный сон.
В небесах позабытого года Буду славить холодную тьму, Есть души отгоревшей свобода — В грусти жить на земле одному».
Он улыбкой и ложью той странной Желторотых подростков губил, Только я не поддался обману — И поэтов других полюбил.
И теперь только вспомню — и снова Ясный свет отплывающих дней Вдруг доносит ко мне из былого Голоса тех заветных друзей.
С нами тысячи тех, для которых Время вызубрит бури азы, Молодой подымается порох — Весь раскат первородной грозы.
Пусть же снова зальются баяны, Все окраины ринутся в пляс, За моря, за моря-океаны Ходит запросто слава о нас.
А поэта того позабыли, Перечтешь — и забудется вновь, Потому что мы сердцем любили Только тех, кто прославил любовь.
1930,1939

48–51. ИЗ ЦИКЛА «СЕМЕЙНАЯ ХРОНИКА» ПОРТРЕТЫ

1. СЕМЬЯ

Над покоем усадеб, Уходящих в безвестные дали, Подымается небо Оттенка суглинка и стали.
У высоких домов, У деревьев старинного парка В эту тихую ночь По-особому душно и жарко.
И стучат до рассвета Избушки на низеньких ножках Костяною ногой На посыпанных желтым дорожках.
Семь цветов, что над радугой Подняты узкой дугою, По проселкам страны Обрываются песней другою.
Даль проходит уже, И сбиваются в полночь копыта, Гомозя и гремя Над укладом старинного быта.
Там семья — как оплот, И семья там опора всей власти, Там приказу отца Повинуются слезы и страсти.
А семейных романов Отменная тонкая вязь, Всё, что мы прочитали, Смеясь, негодуя, дивясь,—
Обличенье того, Что теперь уж навек позабыто, Осужденье того Невозвратно ушедшего быта.
Я запомнил всё то, Что поют мне об единоверце. Снова пепел отцов На рассвете стучит в мое сердце.
Вновь приходит рассвет — И горят золотые зарницы. Ваши кости зарыты На девятой версте от столицы.
Не под темною тенью Кладбищенской тесной ограды — По морям, по волнам, По размытым краям эстакады.
Встань, другая семья. Вот отцовский резной подоконник. Захолустная ночь. Здесь начало романов и хроник.
Здесь преемственность крови, Преданья и сны старины Вспоминаются в утро Великой гражданской войны.
1930, 1937

2. ДЕД

Тихие, тихие теплятся клены, Топчут вечерний покой тополя, Дальних оврагов туманятся склоны, В дымную даль убегают поля.
В этой губернии ночи глухие, Сколько плотов на широкой реке Выпьют медвяные зори России. Тройки гремят в непонятной тоске.
Каторжник беглый, расстрига, картежник Вспомнят, полжизни своей промотав, Злую тропу, где растет подорожник, Желтый суглинок у старых застав.
Вечером слышится звон колокольный. Спит за оврагом бревенчатый дом. Плотник усталый с тоскою невольной Темную думу таит о былом.
В тихом проулке забор деревянный Выведет прямо на берег речной. Ходит форштадтами ветер медвяный, Самою старой пылит стариной.