Докурил, недолго ждал в приемной,
Дверь открылась, входит в кабинет.
«Ото всей деревни нашей темной
Я, Ильич, привез тебе привет».
— «Темнота пройдет! Откроем школы,
В деревнях повсюду свет зажжем…»
Не забудешь этот взгляд веселый…
И старик беседует с вождем.
Разговор уже к концу подходит,
Партизан, помедлив, говорит:
«Думка есть еще одна в народе,
Мне ее исполнить надлежит.
Сохранить хотим мы нашу память,
Благодарность нашу от души,
И при жизни памятник поставить
Ты деревне нашей разреши.
Кто проедет мимо иль промчится,
Памятник увидит за рекой,
Ленина узнает, прослезится
Завсегда от радости такой».
Эх, не то промолвил, видно, слово,
И ошибся, стало быть, земляк…
Смотрит Ленин на него сурово:
«Стар ты, дед, а говоришь не так.
Мне не нужен памятник при жизни,
Почестей себе я не ищу…»
И, услышав эту укоризну,
С новой просьбой старый к Ильичу:
«Детский дом позволь тогда построить…»
— «Это дельно! Очень хорошо!
Будут дети в холе и покое…»
Тут старик простился и ушел
Из Кремля с улыбкою счастливой.
Детский дом построил за рекой
Он в двадцатом. И сады и нивы
Окружают памятник живой.
Самовольно масляною краской
«Ленинского имени детдом»
Написал он на стене с опаской.
«Вдруг придется говорить с Кремлем?
Вдруг припомнит Ленин с укоризной?
Что ж, он смело встретится с вождем».
…Ставил он не памятник при жизни —
Детским счастьем полный, светлый дом.
226. МАЛО!
Всё меняется в веке двадцатом,
В блеске рвущихся к Марсу ракет,
Белой ночью взрывается атом,
Возникает невиданный свет.
Как загадочно их измененье…
Смотрит старый седой человек.
Долго молча следит за теченьем
Бесконечных космических рек,
За сверкающей в небе ракетой,
Убегающей прямо к Луне…
Ведь свершается полночью этой
То, о чем он мечтал в тишине.
Только чувствует: сердце устало.
Лопнет где-то мельчайший сосуд…
И покажется: сделано мало,
Слишком медленно время шагало,
До Луны лишь огонь донесут…
А мечтал, что другие планеты
Покорят — и при жизни его…
Жалко всё же расстаться со светом,
Не увидевши то торжество…
227. РЕВОЛЮЦИЯ
Я — твой поэт, Революция,
Я — твой поэт навсегда,
Везде твои песни льются
И светит твоя звезда.
Я шел за тобой без страха
И честно тебе служил,
И мощь твоего размаха
Всем сердцем я полюбил.
Я — твой поэт, огнеликая
И вечно глядящая в даль,
Простая в труде, великая,
Чье сердце тверже, чем сталь.
В мужестве необоримом
Никто не сравнится с тобой,
И годы проходят мимо,
Исчезая в мгле голубой.
Родина и Революция
Навеки в слове одном,
И песни о них поются
В любимом краю моем.
Ты строишь светлые зданья,
Ведешь миллионы в бой,
У народа — одно призванье:
Всегда быть вместе с тобой.
Тебе я служу, любимая
И светлая, до конца,
Вовеки непобедимая,
Как твоих сыновей сердца.
ПОЭМЫ И ПОВЕСТИ В СТИХАХ
228. СТАРИННАЯ ПОВЕСТЬ
Эту горную цепь называют давно Кирчхловани,
На холодной заре золотые дымятся зубцы,
И предание есть, будто там, где тропа великанья,
Три столетья уже и поют и пируют отцы;
Будто ходит по кругу бараний особенный рог,
В нем ячменная водка, стародавнее горькое пойло,
В этот сумрачный край нет ни троп, ни проезжих дорог,
Там цветы не растут и трава жестковата, как войлок;
Будто древний охотник на туров в том крае погиб…
И следы его видели в полдень старинные люди,
И сложили рассказ, и мечтали порою о чуде,
И искали в горах, где тропы заповедный изгиб.
Но вернуться не мог он: погиб или просто остался
Доживать свои дни в этих черных расщелинах скал,
И поют старики о великом мученье скитальца,—
Я рассказы о нем на полночном привале слыхал.
Что-то русское сердце влекло в эти черные горы —
От медлительных рек, от степей, где шумят ковыли,
От равнины седой, уходящей в глухие просторы,
От песчаника злого владимирской нищей земли.
И недаром теперь столько песен слывет о Дарьяле,
И недаром отцы про погибельный пели Кавказ,
На привале ночном, где пожары зари догорали,
Повторяли порой про дружинников русских рассказ.
Был тот вечер в горах словно тихое стойбище сказки,
Неба черный клочок над моею темнел головой,
И паслись наверху облака разноцветной окраски,
Как овечьи стада, уходившие в край голубой.
В той ночной тишине грозный гул, словно рушится поезд:
То с обрывов летят, как дикарские стрелы, ручьи,—
Где же древний охотник? Вовеки не кончится поиск.
Где твой лук молодой? Где каленые стрелы твои?
Много песен у нас о грузинской царице Тамаре,—
Что же, сыздавна славилась горного края краса.
Во Владимир Залесский, с облаками пролетными гари,
Где на синих озерах кропила заря паруса,
Где с далекой поры гости бредили Суздальской Русью,
О Тамаре пошла с опаленного юга молва.
Молодой русский князь всё мечтал о красавице с грустью,
Возле кротких березок твердил роковые слова.