Выбрать главу
Что же, это Финляндия! Кульневский лагерь! Ветви сосен…                   На дюнах и снег как песок. Кто не знает теперь о веселой отваге? У костров тихий смех и глухой говорок.
Скачет всадник навстречу на злом иноходце. На дороге — шлагбаум!                                      Пониже пригнись! Кто он? Кульнев иль нет?                                  Вспоминать ли о сходстве? «Честь имею!»                     — «Ну что же, здорово, Денис!» — «К вам спешил из Москвы, торопился…»                                                     — «Мы рады!» — «Быть хочу в авангарде…»                                       — «Я всегда впереди». — «Скоро ль будут бои?»                                 — «Время нашей отрады Недалеко уже… А пока подожди…»
Загляделся Денис. Кульнев тот же, что раньше, Только больше еще на висках седины. И на темени — будто чулок великанши, А не кивер гусарский…                                     Причуды смешны
Для того, кто понять не сумел бы твой норов, Но в чудачестве есть не смешные черты, Как насмешкою резкой когда-то Суворов, Так своими причудами славишься ты.
«Нынче сложены песни о строе гусарском, И кружит на кровавых полях воронье. Я сюда, в авангард, послан был государством — Так послужим России и чести ее.
А пока — отдохнем…»                           Входят в низкие сенцы. В доме чисто.                     Застолье.                                     Свеча зажжена. Золотой петушок на личном полотенце… «Видишь — матушкин дар… Как тоскует она…
Тяжело ей… Живу, как всегда, донкишотом, Ничего у меня — ни кола ни двора, Я наследников не потревожу расчетом, Если пуля сразит…                                 Лишь одни кивера, Да любимая шашка, да три доломана, Да еще за недавний поход ордена…»
На кровати ребенок заплакал нежданно И ручонками пухлыми машет со сна.
И на цыпочках Кульнев подходит к ребенку, Распушив бакенбарды, тряхнул головой. Мальчик — хвать за усы, улыбается.                                                     Звонко, Аж до слез, с ним хохочет полковник седой.
«Погляди-ка, Денис, на хозяйского сына, Мой любимец навек…»                                        И смеется опять,
И с улыбкой встречает хозяина-финна, Разговор его медленный силясь понять. Финн уносит ребенка…                                 «Да, стало быть, жарко,— Тихо Кульнев промолвил.—                                            Болит голова… У меня для тебя есть старинная чарка, Расскажи, как сейчас поживает Москва».
…Ночь подходит к концу. Оба спят на соломе. Вот доносится выстрел из чащи лесной. Слышен крик осторожный.                                           И ржанье.                                                               А в доме Пахнет седлами, солью — и просто войной…

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ДЕНЬ БОЯ

Снова лед под ногой. Ветра нет на заливе. Цепью тянется полк вдоль крутых берегов. Днем слепило глаза в бесконечном разливе Широко разметавшихся ярких снегов.
А сейчас уже ночь. Над привалом суровым Тишина. Чуть доносится топот коней. И над вражеским лагерем, в дыме багровом, Перекличка и блеск бивуачных огней.
Но потом голоса замолкают. Мельканье Отдаленных теней. Низко стелется дым. А гусары, кряхтя, прорубают клинками Переход для коней над обрывом крутым.
Перешли. И раскинули стан. И заснули. Не спеша дотлевает костер на снегу. А солдат одинокий стоит в карауле, Глаз не сводит с огней на чужом берегу.
Кульнев скачет по льдам. И за ним ординарец — Молчаливый пермяк Ерофеев Семен… Сколько прожили рядом, в походах не старясь, Сколько вместе отбили мортир и знамен!
То, что было давно, не помянут с укором, Много раз он в боях командира спасал, В молодые года слыл он ловким фланкером — И с турецкой войны на щеке полоса.
Пусть под Прагою штык ему грудь исковеркал, Но зато командира он спас…                                           По снегам Молча скачут теперь, повод в повод.                                                  Поверка. И выводит тропа к бивуачным огням.
Усмехнулся Семен. Значит, снова в разведку, Прямо в лагерь чужой, не замедливши шаг… Только треск, если конь вдруг наступит на ветку,  Только смерть, если сразу спохватится враг…
«Что такое, Семен? Почему издалека Столько мнилось огней, а теперь, погляди, Кое-где пламя сразу как будто поблекло, Хоть прищуришь глаза — не видать впереди.
Может, это уловка?»                                  Молчит Ерофеев. И на самом-то деле никак не понять… Перелеском глухим, снег пушистый развеяв, Кони к вражьему лагерю скачут опять.
Но никто не окликнул…                                    Хоть голос…                                                       Хоть окрик… Хоть бы выстрел шальной…                                      Ничего…                                                        Тишина…
Молча слезли с коней — перепуганных, мокрых… И по снегу пошли… На распутье — сосна, А за нею — завал…                                  Снег примятый…                                                                Шалашик Из сосновых ветвей…                                                Мертвый конь у костра… «Эта хитрость, гляди, хоть кого ошарашит,— Тихо Кульнев сказал. — Чтоб не ждать до утра, Отошли они в ночь, а костры для обмана Развели,—                     дескать, вот оторвемся от них,— Удивится-де Кульнев, на зорьке                                                      нежданно Никого не сыскав у завалов пустых…