Выбрать главу

Такою большою жизнью живут отныне односельчане поэта, его друзья и родные; они смело идут и туда, где командует «повелитель моря — Судотрест», и чувствуют себя уже не подневольными людьми (как в былые времена), а полновластными хозяевами своей страны и своей судьбы, — и все это передано поэтом со страстностью и неповторимостью живого, непосредственного чувства и выразительностью подслушанного в родной деревне острого и занозистого слова. Да и каким еще языком, полагал поэт, можно говорить, если речь идет не о ком-нибудь, а именно о братеннике, который поймет тебя с полуслова?!

А появлявшиеся затем за подписью Прокофьева одно за другим необычайно яркие и самобытные стихотворения свидетельствовали, что «Мой братенник» — это не случайная удача поэта, что в литературу пришел новый и большой мастер. И все последующее его творчество только подтверждало эти читательские впечатления и ожидания.

В самом начале 30-х годов поэт создает такие важные и значительные в его творчестве стихотворения, как «Мы», «Эпоха», «Страна принимает бой», «Разговор по душам», «Начало диктатуры», «Слово о матросе Железнякове», и многие другие, схожие с ними своим пафосом и характером. И тогда стало очевидным, что Прокофьев стремительно растет, говорит свое, неповторимое и властное слово В нашей поэзии от имени тех «рядовых парней», от которых зависели самые большие события нашей эпохи, дело революции.

Совсем недавно отгремели годы гражданской войны, и стремление запечатлеть ее небывалое и переломное значение в истории и судьбах всего мира, сочетать обыденную повседневность и самые суровые испытания, выпавшие на долю наших людей, с романтической окрыленностью, революционной героикой становится вдохновляющим началом многих стихов А. Прокофьева.

Примечателен самый пафос его раннего творчества. «Мы», «Эпоха», «Революция», «Бессмертие», «Сотворение мира» — даже и названия этих стихотворений говорят о том, что поэт стремился отозваться не столько на свои преходящие настроения и случайные впечатления, каких немало у каждого, сколько на те переживания, раздумья и стремления наших людей, в которых сказались творческие и героические качества, сплачивающие их воедино. Поэтому героем многих его ранних стихов было не столько «я», сколько «мы» — «мы», отзывающиеся на самые знаменательные события своего времени и принимающие в них активное и страстно заинтересованное участие.

В стихотворении «Мы» поэт славит также величие и правоту нашего дела, перед которым меркнет все остальное («Глохни, романтика мира!..»). Он страстно утверждает здесь, что бойцы Красной Армии одержали свою победу в таких испытаниях, каких никто не ведал доселе:

На тысячу тысяч верст знамена — красный бархат и шелк, Огонь, и воду, и медные трубы каждый из нас прошел.

Эти воины — почти непременные герои ранней лирики А. Прокофьева, их она воспевает и возвышает как людей повседневного подвига и великой мечты, воплотивших ее в живую действительность, — а что может быть величественнее и прекраснее такого подвига?! Его совершили люди голодные, босые, плохо вооруженные, и в описании перенесенных ими испытаний поэт достигает предельной меры, чтобы никто не мог сказать, будто изображенная им картина является хоть несколько приглаженной и приукрашенной. Вспоминая о тех боях, каждый из которых мог стоить жизни и требовал неколебимого мужества, поэт утверждает:

Нам крышей служило небо, как ворон летела мгла, Мы пили такую воду, которая камень жгла. Мы шли от предгорий к морю — нам вся страна отдана, Мы ели сухую воблу, какой не ел сатана!..
(«Разговор по душам»)

И тому «горячему пеклу», в каком побывали наши солдаты, наверно, «ад позавидовать мог».

Со всею присущей ему страстностью и пылкостью поэт почти каждый штрих доводит до того предела выразительности, за которым чувствуется дыхание романтики, трепет «лада баллад»:

От нас шарахались волки, когда, мертвецы почти, Тряслись по глухому снегу, отбив насмерть потроха…

А далее слышится восторженный возглас, когда поэт видит в этих передрягах и испытаниях, выпавших на долю его героев, не только невероятную горечь и смертельные муки, но и такое духовное величие, сравнения с которым не может выдержать никакое иное:

Вот это я понимаю, а прочее — чепуха!

В этом — пафос поэта, воспевающего самые суровые испытания и смертельные опасности гражданской войны, без преодоления которых не вошла бы «в историю славы единственная страна».