Примчался я к речке. А где ж тут паром? Стою — ни плота, ни расшивы.Не думаю долго, иду напролом, — Хватаю за чуб себя живо.Башку раскачал, как арбуз налитой, И — гоп-ля! — за речку кидаю,На берег другой пролетаю стрелой И в землю по грудь оседаю».А пан будто верит всему напрямик: «Может, и правда, свет-то велик».«Я так, я и эдак, — не выскочишь, брат, Не вырвешься здесь без лопаты.Опять себя кинул за речку назад, Бегу сломя голову в хату.Бегу перелеском и слышу в дупле Зажаренный голубь воркует,А есть мне охота — живот заболел, Но время терять не могу я.Однако не вытерпел, лезу на дуб, В дупло свою руку толкаю;Ан нет — ни рука, ни нога и ни зуб Не лезут, — обида такая!Тогда я всем телом подался, залез И вытянул голубя мигом.Послушал — от рева пчелиного лес Бушует вокруг меня дико».А пан лишь кивает да чешет кадык: «Может, и правда, свет-то велик».«Хватаю лопату, за речку бегом. Себя из земли вынимаю,На помощь к бедняжке лечу прямиком, Гоню окаянную стаю.И что же? Разорвана пчелка моя, Лежит на земле чуть живая.«Эх, горькое горе! — расплакался я. — Пришла знать судьбина лихая!Не жить ей на свете!» Махнул я ножом По горлу — и кончено дело.Двенадцать кадушек пчелиным добром Набил и оставил в рассоле».А пан удивляться как будто отвык: «Может, и правда, свет-то велик».«Я пчелкино мясо доставил домой И лег отдохнуть уж под утро.Да нет, не приходит желанный покой: Скелет-то пчелиный не убран!Осмотрятся люди — прибита трава, Валяются роги да ноги,Бранить меня станут. Я молча — раз-два! — Обулся — и снова в дороге.Пришел, потоптался, беру тот скелет, — Дай, думаю, в речку закину.Кряхтя, поднимаю, — а пчелкин хребет Уперся аж в небо ребриной.Я глянул, приладил скелет к облакам… А что, если к богу податься?Не худо проведать, чем заняты там! И начал по ребрам взбираться.Добрался не скоро, ступил на порог, Гляжу — и сады и чертоги,С клюкой ковыляет тропинкою бог, Несут к богородице ноги.На лавки из сахара сели за стол, Их тенью береза венчает.Господь вдруг ударил клюкою об пол: «А может, в козла кто сыграет?»Я вслушался — рядом совсем, за стеной, Поют преподобные песни.Иду потихоньку — не смотрят за мной, Хоть ты тут умри и воскресни!А там, как на ярмарке, — пьянство, шабаш, Закуску подносят тазами.Два лысых пророка, Лисей и Гальяш, Пьют бражку святую ковшами,Юзефа, Барбара и Ганна, втроем, Подкрасили брови, завились,Лявониху пляшут, аж ветер кругом; Рох с Юрьем вприсядку пустились.Апостолы ж Петр, Кузьма и Демьян Поют удалые частушки.Угодник Микола давно уже пьян, — Уткнулся без памяти в стружки,И шапка свалилась, окурков полна. Я цоп ее тут же и — драла.Добрался до выхода, — вот тебе на! — Хребтина пчелы запропала…»А пан свое тянет, упершись как бык: «Может, и правда, свет-то велик».«Ну, как мне спуститься на землю домой? А прыгать не очень-то ловко.Вдруг вижу — под боком опилки горой, Решаю: сплету-ка веревку.Скрутил, сколько можно, зачалил за рай, Да в спешке не высчитал малость:Гляжу с поднебесья — далече мой край, Веревка мала оказалась.Ну, что станешь делать? Я ножиком — чик! Побольше кусок отрезаю,Вяжу его снизу… Кулдык да кулдык, — Вот так и к земле доползаю».А пан не смущается, черт, ни на миг: «Может, и правда, свет-то велик».«Я встал, огляделся. Эх, брат, кутерьма, — Не сплю, а как будто бы снится:Земля, да не наша! Такого дерьма Не видели пахарь и жница.Уныло, голо. Ни воды, ни осин… Лишь стадо свиное пасется,Да кто-то стоит разнесчастный один, Согнулся, от стужи трясется.Замусленный, грязный, бедней бедняка, В руке у него кнутовище,Торчит из-под сальных махров колпака Облупленный сизый носище.Вгляделся я лучше — знакомый, никак! И пуговки те ж на кафтане.Да это ж не просто пастух и вахлак, — Покойник — папаша твой пане!!!»И пан подскочил, будто сел на ежа: «Не может быть, врешь ты, холопья душа!»