Так, день за днем, не ожидая,
Прошла неделя и другая.
Готова новая изба,
Над белой крышею труба
Сверкает красною короной,
И двор расчищен захламленный.
В окошках зайчики играют
И солнце в гости закликают.
Ну, хата добрая на вид
И жизнь хорошую сулит.
Когда семейство перебралось,
Всем эта хата показалась
После землянки раем божьим.
«Хоть поживем в дому хорошем, —
Довольная сказала мать. —
Берлоге прежней не под стать!..»
Но вдруг Ксаверий к ним пришел.
«Эх, брат, попали мы в засол!
Приехал пан, да уж такой,
Что лучше в речку головой!»
«Откуда, кто?» — спросил Михал.
«Да ты его, наверно, знал:
То пан Раковский из Татарки.
Паскуда, слышал, высшей марки!»
«Стой, пан! Я это имя знаю!
Слыхал о нем, припоминаю.
Так пан Раковский? Злей собаки!
Покажет, где зимуют раки! —
Михась, поднявшись, отозвался
И вдруг недобро рассмеялся, —
Тот смех был над самим собою,
Над глупой, детскою мечтою
О неком справедливом пане…
Теперь мытье пойдет без бани. —
Слыхал, слыхал про эту пташку!
Всем от него придется тяжко!
Поганый пан, чуть осерчает,
Уж с кулаками налетает!»
Еще лесничий не явился,
А уж о нем все разузнали
И так подробно расписали,
Как будто с ними он родился:
И с виду он каков собою,
И что имеет за душою,
И чем известен, сколь богат,
И одинок он иль женат,
И где, когда, чем отличался,
Как к подчиненным придирался, —
Ну, одним словом, «изучили»,
Все кости пану перемыли.
И правда, пан попался злой,
На редкость въедливый, крутой,
Всех ненавидел, презирал
И нос надменно задирал.
Однажды возвратясь из бора,
Подавленный, с угрюмым взором,
Михал в семье повел рассказ,
Как встретил пана в первый раз.
«Иду, а он навстречу, значит.
За ним верхом Абрыцкий скачет.
Подъехал пан, остановился.
«День добрый пану!» Поклонился.
А он, как столб! Не отвечает!
Потом сквозь зубы начинает:
«А где ты служишь, человече?»
«Служу, паночек, я в Поречье».
«Так это ваше благородье
Со всей округой дружбу водит?
Чужих телят на луг пускаешь!
Ты этак службу исполняешь?
Зачем в лесу так стежек много?…
Сидишь у своего порога!
Такой я службы не люблю, —
Лентяям хлеба не даю!
Забыл ты, для чего нанялся?»
Сказал и далее помчался.
«С телятами уж влезли в уши!
Ох, ну и люди! Что за души!» —
Проговорила, вспыхнув, мать.
«Чего ж еще могла ты ждать?
Тот самый Тэш, чтоб подлизаться,
Готов хоть в черти записаться.
Брехать умеет чисто, гладко —
Такая у него повадка».
От грустной повести Михала
Тоска в избе на всех напала.
«Ну что ж! Терпи, молчи, таись,
Выходит так, друзья мои?
Нанялся, говорят, — продался!» —
Михал с усмешкой отозвался.