Выбрать главу
 «Ой, фэ! Не выдержать! Спасите! Хоть нашу старость пощадите!» Антоний дым клубит волнами И смех скрывает под усами. Но из-за стенки в этот миг Кондуктора донесся крик, В дверь застучал он кулаками. «Эй, ты там, слышь, сума с кистями! Сейчас же перестань дымить, Вагон так можно развалить. Твой дым терпеть не стало сил, К нам через дверь он повалил. Вот это дым, аж в пот бросает! Ну, прямо нос тебе срывает!» Контроль прошел. В вагон обратно Впустили «зайцев». Так приятно В вагоне дядьке показалось: Пред ним равнина расстилалась Полей, засеянных хлебами; Полоски стройными рядами Антосю душу веселили, Своим нарядом взор манили И расступались пред машиной, Как кавалеры пред девчиной Иль как пред свекром молодицы. Она ж, как вольная орлица, Летит стрелою, грозно дышит И серым дымом тяжко пышет. И что ни миг — из светлой дали Картины новые вставали. Столбы мелькали верстовые, Дорожки, стежечки кривые, Что средь полей, покрытых рожью, Тянулись ленточкой пригожей; Боры, лесочки возникали, И маковки церквей сверкали. Мелькали станции, селенья, Панов богатые именья. «Какой разгон и ширь какая! — Дивится дядька, размышляя. — Посмотришь — ни конца ни края, Но всей земли простор великий Принадлежит царю-владыке, Первейший он богач на свете, Да только бедны его дети: Едят мякину, мох толченый И ездят «зайцами» в вагоне. Имений сколько, боже милый! А всюду бедный люд, унылый Кишит в полях и нищих селах». И вздох приглушенный, тяжелый Готов с мужицких уст сорваться, На голос мысли отозваться: «Эх, всюду жмет людей нужда!» И вспомнил дядька наш, куда И для чего он в путь пустился, И грустью взор его затмился. Что их на новом ждет пути? Как долю лучшую найти? Пока почуешь каплю силы, Банк вымотать сумеет жилы Налогом, гербовым ли сбором, — С ним расквитаешься не скоро, Останешься, быть может, голый. И с этой думой невеселой Антось наш к Вильне подъезжает, Свою одежду поправляет.

XXVIII. Дядька в Вильне

Перевод П. Семынина

Вагон еще катился, грохал, А началась уж суматоха: Багаж хватают пассажиры, Шныряют темные проныры, Паны снимают чемоданы, Коробки, где духи, румяна И прочий женский скарб хранится, Чтоб их паненкам молодиться, Скрывая хитростями моды Подвохи матери-природы. Средь люда разного и панства, Средь шляп и прочего убранства И дядька виден в скромном платье — В сермяге, в шапочке-оладье. Машина стала. Валит валом Народ в туннеле под вокзалом, И дядька тут же трется сбоку — От армяков неподалеку. Антось еще не видел сроду Такого скопища народу — Панов, чиновников богатых, Таких толстенных и пузатых, Что можно булку съесть для спору, Пока объедешь эту гору. И выступают все тузами, Не видят ног под животами. Под ними даже камни гнутся. «Как студень, шеи их трясутся. Ну и панов! Ох, боже милый, Какие гладкие все рыла! А что за бороды, усищи,— Для пугала страшней не сыщешь! На огород поставь такого — Вороны сдохнут, право слово. И нет им ни конца ни края,— Глазеет дядька, размышляя. — Лоснятся щеки, как под лаком, Видать, едят и пьют со смаком. И панночки, на крыльях вроде, Кажись, летают, а не ходят, Так деликатно, так красиво, Как мотылечки, право, диво. Да что ж и делать им другое, Как не порхать веселым роем, — Растут, цветут в довольстве, в холе, С серпом идти не надо в поле, Где вся краса твоя слиняет, А ржище ноги пробивает». Идет наш дядька и боится, Чтоб как-нибудь не оступиться, Не отдавить прохожим ноги И не спихнуть кого с дороги.